Все голубые фишки

Шофер Ноиль вчера рассказал ему, что Машу Бордовских возили на губернаторскую дачу "Каменка". К этим московским гостям ее возили.

К Ваграну Аванэсову.

– У-у-у, черт нерусский! – выругался Валид Валидович.

Ревность сдавила его сердце.

Он представил себе, как этот малорослый старикашка Вагран лапает юное тело его Маши, как он растопырив толстые волосатые пальцы, мнет ее большую грудь, как щерит и лыбит свой отвратительный рот, вытягивая свои губы к ее розовым соскам.

Валида Валидовича бесило его бессилие.

Материалы на Ваграна и его товарищей никогда не пойдут в прокуратуру.

Никогда.

И от этого Валида Валидовича било и трясло хуже, чем от самой страшной и неприятной болезни.

Но можно было уколоть Ваграна и по другому.

Можно было сбросить материалы в прессу.

Пусть это не так сильно, как если бы вызвать Ваграна на допрос, но все же это удар.

Пусть не крушащий зубодробительный оперкот, а всего лишь пощечина, но все же удар.

И Валид Валидович решил, что сольёт компромат в газету.

– Отвези эту папку в редакцию Вечернего Краснокаменска и отдай ее лично журналисту Добкину, – сказал Валид Валидович, протягивая папку шоферу Ноилю.

– Отвезу, не беспокойтесь, – ответил Ноиль.

Валиду Валидовичу хотелось быть не конём, а леопардом.

Как на картине Руссо – Леопард пожирающий армянина. ….

Бенджамин Поллак ехал в своем "мустанге" и слушал радио. Методистский священник читал утреннюю проповедь, лейтмотивом которой было то, что Господь всегда, в каждый момент находится с каждым человеком, который готов принять Господа.

Священник сказал, что надо прислать десять долларов на счет методистской церкви Кливленда и тогда Господь будет с этим человеком всегда.

Бенджамин Поллак усмехнулся и переключил волну на радио, передающее музыку "кантри".

Приятно попискивала гавайская гитара и девушка со среднего запада пела под это приятное попискивание про то, что ее парень ушел от нее к другой девчонке.

Было отличное утро.

Мустанг делал разрешенные на хайвее шестьдесят миль и Поллак ощущал себя стопроцентным американцем. Вполне успешным парнем с восточного побережья, у которого есть деньги, семья, дом, автомобиль и молодая любовница.

Раздражал только трейлер, болтавшийся впереди из левого ряда в правый и обратно.

– Что он там? Обкурился марихуаны что ли? – недовольно пробурчал Поллак, пытаясь перестроиться в левый ряд и обогнать длинную фуру.

Но трейлер-дальнобой снова замигал поворотником и осторожный Поллак не стал рисковать, смирившись с тем, что придется тащиться позади этой громадины.

Трейлер показал поворотником, что готов уйти направо, на однополосный "Райт тёрн драйв", ведущий на федеральную дорогу сорок четыре.

Поллаку тоже надо было именно туда.

– Вот черт, не удалось обогнать этого монстра, теперь придется тащиться за ним, – ругнулся Поллак.

А монстр и вовсе затух. Мигнул яркими стоп-сигналами и встал по тормозам.

И что теперь?

Не объехать его ни слева – ни справа.

Драйв однополосный – слева и справа бетонное ограждение.

Поллак в раздражении ударил обеими руками по рулю.

– Что он там, совсем ополоумел этот дальнобой? Заснул что ли за рулем?

Вдруг, в зеркало заднего вида Поллак заметил быстро-быстро увеличивающееся в размерах, приближающее, растущее нечто.

Он даже и испугаться не успел.

Это был огромный тягач "МАК" с длинным капотом, для жесткости укрепленным спереди еще и большим хромированным кенгурятником.

На огромной скорости, не тормозя, тягач ударил "мустанг" Поллака и бросил его на стоящий впереди прицеп.

Хруст и звон разлетающихся калёных стекол.

Скрежет разрываемой жести и алюминия…

– Классно провернули, – сказал Бэрроу, глядя на фотографию искореженного автомобиля.

– Как товарища Машерова под городом Минском, – сказал Хендермит, – хорошая школа. …

Лёля совсем заплыла на своем Чувакове.

Он такой сильный.

Он такой опытный.

Он такой страстный.

Он такой нежный.

Он такой умный, наконец.

И даже красивый.

Да-да.

Красивый.

Ведь и лысоватые пожилые мужчины могут быть очень красивыми.

В Лёле проснулась страстная любовница.

Любовница, в которой одновременно уживалась заботливая и нежная жена, думающая о своем муже, о своем мужчине как о приоритете, которому нужно сделать хорошо даже за счет своего нехорошо.

Страсть женщины мазохистична.

Женщина хочет страдать.

И Лёля, не давая себе отчета в том, что и как делает, хотела только одного, чтобы ее Чуваков был теперь счастлив.

– У нас очень много денег, – сказала Лёля, лучезарно улыбаясь своему солнышку.

Солнышко, откинувшись на подушках, лежало в постели и курило французский галуаз.

– А где сейчас твой отец? – спросило солнышко.

– Папа улетел, – ответила Лёля и личико ее слегка омрачилось тенью мимолетной грусти, – папа заболел, он улетел в Калифорнию, там есть хорошая клиника и есть хорошие врачи.

– Я надеюсь, что у твоего папы все будет хорошо, – сказало солнышко, и протянув лучи-руки, солнышко властно коснулось Лёлечкиной груди.

– Иди ко мне, – велело солнышко.

И Лёля пала на своё солнце, не думая о том, что может сгореть. ….

Минаев заметался.

Из ста пятидесяти миллионов первого транша семьдесят он перевел Столбову на счет фирмы, зарегистрированной на его дочь. И пять миллионов Столбов взял себе.

Перевел на счет открытых в Чейз-Манхэттен банке кредитных карточек.

После этого они распрощались. Столбов улетел в Калифорнию, и наверное – навсегда.

Пять миллионов Минаев снял наличными и в двух спортивных сумках передал их Хэндермиту и Бэрроу.

С ними тоже распрощался в большой надежде на то, что больше с ними никогда не увидится.

Свои семьдесят миллионов тоже перегнал на счета в Чейз Манхэттен. Но перегнав, давал себе отчет в том, что когда денег хватятся, когда московские ребята через Интерпол заявят в ФБР, счета эти могут быть арестованы.