Все голубые фишки

– Ну, не все, но многие, – отвечал Жека.

– А этот, а Валерий Леонтьев, ты его видал там? Он тоже, говорят, мальчиков обожает? – допытывался Хамзан Дехканов.

– Не видал, – качал головой Жека, – но слыхал, говорили, что вроде как правда.

Тут же Жека узнал от своих новых товарищей, что на Востоке вообще к этому всему относятся гораздо легче и терпимее.

Мэлс тот вообще два года в Китае прожил. Рассказывал, что там, с той поры, как правительство принялось активно сдерживать рост населения, гомосексуальные связи стали чуть едва ли не общественно поощряемыми.

– Там в дискотеках я сам видал, – говорил Мэлс, – на медленный танец мужики мужиков открыто приглашают…

И вообще, Жека был приятно удивлен тем, что работяги, которых в первые дни он боялся как огня, оказались совсем не такими тупыми и примитивными, как первоначально говорил ему стереотип мышления.

Елеусизов, например, имел высшее образование и до перестройки работал учителем в школе. А Алишеров окончил Ашхабадский фармацевтический техникум и мог бы работать провизором в аптеке…

А что до дружбы народов?

Жеку поразило, что те таджики, кому по возрасту довелось послужить в той, Советской еще армии, ужасно гордились этой страницей своей биографии.

– Вы же там чурками ёбанными были, – смеясь, удивлялся Жека той гордости, с которой Хамзан Дехканов и Аба Елеусизов рассказывали о службе в армии.

– Сперва чуркой был, когда духом был, – соглашался Дехканов, – а как дедушкой стал, так меня чуркой уже никто не называл, я младшим сержантом был, командиром отделения…

А Мэлс, он хоть и помалкивал, но про него все знали, что он в Афгане служил.

Правда, шутили иногда у него за спиной, приговаривая, – дескать, неизвестно на чьей стороне он там воевал, но что воевал, это точно! …

Очень нравилась Жеке маркшейдерша Надя.

Вообще щит шел по лазерному лучу и контроль за его координатами относительно проектных отметок велся автоматически.

Но тем не менее, каждую смену через шлюз проходили маркшейдер участка Боря Штейн и его помощница Наденька.

Боря нес теодолид, а Надя несла рейку и треногу от теодолида.

И проезжая мимо этой в новеньких, не замаранных как у него хэ-бэшках и касках парочки, Жека всегда засматривался на Наденьку.

Засматривался и отчего то не решался ничего такого остроумного сказать. И Надя, ловя Жекины взгляды, смущалась и даже, как ему порою казалось, краснела чуть-чуть…

А работяги, те замечали эту игру в переглядки и подбадривали Жеку выкриками, типа и вроде таких, де, – нука, Жека, не робей, возьми кА Надьку за сиськи, гляди, какой баба вкусный-сочный, сам бы эбал, да времени нет!

А Жека еше более смущался от подобных выкриков.

– Вот, дураки!

Дикари, да и только!!!

Хотя с другой стороны – когда бывало в часы простоев щита – а такое случалось, когда ломалась гидравлика, или перегорала электрическая часть, Жека вступал с таджиками в самые что ни на есть ученые философские беседы. И тот же Мэлс, например, рассказывал про Китай, про две их официальные религии, про Дзен-Буддизм и про Конфуцианство, про традиции гомосексуализма в китайской культуре, про шестого патриарха Хэй-Нэна, про Шаолинь и про этику монашества, тогда – никаким дикарством от этих таджиков и не пахло… Умные все они ребята были, не глупее иных русских.

– Опять этот щит ёбанный сломался, – сказал Аба Елеусизов, – сэкономили, купили на БАМе металлолом, опять будем смену стоять, ждать механиков, пока новые насосы не поставят.

Был вынужденный перекур.

Гидравлика в который уже раз отказала и щит не мог оттолкнуться домкратами от тюбингов, чтобы передвинуться на метр вперед – глубже под дно реки Каменки.

Жеку удивляла осведомленность рабочих.

– Это начальство оно там в Америке деньги украло и убежало, а нам вместо нового щита старое говно на БАМе купили, – сказал Дехканов.

– У них вообще по проекту два щита должны были работать, – встрял Елеусизов, – два щита должны были навстречу друг другу идти, а мы это уже из экономии одним идем…

– Кто это тебе рассказал? – поинтересовался Мэлс, который во время вынужденного простоя из погоняльщика превращался в такого же как все праздного болтуна.

– А я в газете Вечерний Краснокаменск читал, – сказал Елеусизов, – там написано, что все разворовали, а на остатки денег купили металлолом, который у нас теперь и ломается каждую смену.

Тихо пришли маркшейдеры.

Самый критический момент – Жеке, хоть из забоя убегай!

Обычно работяги заняты делом, когда щит работает, Мэлс за пультом управляет рабочим режущим органом, остальные – кто вагонетки под погрузку подгоняет, кто цемент в нагнетательную машину насыпает, кто клинья деревянные подает, кто кувалдой по засахарившемуся домкрату лупит – все при деле. И когда в такие рабочие моменты приходят маркшейдеры, никто на них особенно внимания не обращает.

Каждый при своем деле. Мэлс и его ребята вгрызаются в дно реки, а Боря Штейн в Наденькой – глядят в свой нивелир или в теодолит, да записи какие-то таинственные в журнал заносят.

А тут, когда щит простаивает, когда бригада сидит и курит – все внимание на маркшейдеров. Правильно немцы говорят, что нет в жизни интереснее занятия, глядеть, как работают другие… И как тут не позлословить, как удержаться и не поиздеваться над Женькиной любовью!

– Эй, Женька, гляди, Наденька твоя сегодня какая красивая! – завел свою песню Елеусизов.

– Это она специально для нашего Женьки принарядилась, – стал подпевать товарищу Дехканов, – гляди, какая косыночка нарядная, и кеды новенькие, прямо для дискотеки кеды, а не для забоя.

И верно подметили, сволочи!

С той поры, как между Надей и Жекой началась эта игра в переглядки, Надя перестала ходить в забой в положенных по спецодежде резиновых сапогах.

– А что это Надя на каске себе такое написала? – заметил молчавший до этого Мэлс.

– По иностранному что-то, – ответил маленький Гамши Бабаёров.

Жека, напрягшийся от ожидаемых насмешек, тоже поглядел на Надю.

Белой краской, которой маркшейдеры метят репера, по красной пластмассе защитной каски, у Нади было написано – "Love is all Around" – Что там такое написано, Жека, а ну-ка нам переведи, – скомандовал Мэлс.