Все равно будет май
Шрифт:
Сверял по карте. Нет, направление подходящее. Теперь указатели на дорогах стали более определенными:
«До Берлина — 1240 км».
«До Берлина — 950 км».
«До Берлина — 730 км»…
А под указателями все тот же неунывающий парень, переобувающийся перед дальней дорогой:
«Дойдем до Берлина!»
В те радостные дни наступления у художника было много соавторов. На плакате с подписью: «Дойдем до Берлина!» — был изображен то молодой веселый парень типа Василия Теркина, то бывалый усатый ветеран, прошагавший в солдатских сапогах не первую войну.
И чем меньше оставалось километров до Берлина на дорожных указателях, тем больше крепла
Теперь Алексей не думал, что его могут ранить или убить. Не может этого быть! Минует пуля, не заденет осколок, промахнется фугаска. Как же иначе! Если он уцелел под Минском в июне сорок первого года, если вышел из белорусских лесов и болот, если не сложил голову под Сухиничами, и чтобы… Нет, нет. Дойдет! Разве зря он принял столько трудов и тягот! Мерз в траншеях, ползал по минным полям, поднимался в атаки навстречу огню и металлу, прижимался к танковой броне…
Впрочем, наверно, так думали все солдаты. И хотя знали: дойдут не все, о себе каждый думал с надеждой и верой: «Дойду!»
Глава четырнадцатая
ВСТРЕЧИ
Стрелковый полк, в котором майор Сергей Полуяров командовал батальоном, занимал оборону в лесу на берегу Нарева. Позади лихое летнее наступление, когда их фронт с ожесточенными боями, форсируя реки Днепр, Березину, Неман, оставляя в тылу окруженные вражеские дивизии, дошел до Остроленка. Окопались, укрепились, обжились, приняли пополнение. Готовились к новому, как теперь надеялись, последнему наступлению. Впереди — Восточная Пруссия.
Утром девятого января командир полка вызвал Полуярова и передал поступившее ночью приказание: немедленно явиться в штаб армии. На недоуменный вопрос Полуярова, чем объясняется неожиданный вызов, да еще накануне возможного наступления, командир полка только поморщился:
— Черт его знает! Начальству видней.
Сам же догадывался: наверно, убит или выбыл по ранению где-то командир части и срочно нужен новый. Вот и затребовали майора Полуярова. Дело ясное!
Командир полка не знал, на ком сорвать злость. И в самом деле: на носу наступление, а тут забирают хорошего комбата и хорошего человека. Дали бы спокойно довоевать! О своих предположениях он все же решил Полуярову ничего не говорить. Авось еще сорвется назначение.
— Бери, Сергей Иванович, виллис и поезжай. Только машину сразу же отпустишь. Сам понимаешь, каждый день можем тронуться.
Наскоро попрощавшись с офицерами и солдатами батальона, Полуяров выехал в штаб армии. По тому, как были забиты людьми и техникой все леса и перелески, как мчались навстречу студебеккеры с боеприпасами, понимал: наступление вот-вот начнется. Было досадно в такие дни уезжать из батальона. Всю летнюю кампанию провел со своими ребятами. Хотелось с ними ворваться и на немецкую землю. А тут…
Первый эшелон штаба армии разместился в маленьком польском местечке. В доме, занятом оперативным отделом штаба, было суетливо и людно. Генерал-майор, начальник оперативного отдела, озабоченный и чем-то взволнованный (в штабе Полуяров узнал, что соседний фронт уже перешел в наступление), сказал сухо:
— Вас ждет командующий. Отправляйтесь к нему немедленно. Он сейчас на НП уезжает.
Командующий армией генерал-полковник, низенький, плотный, с бритым блестящим черепом и чисто выбритым морщинистым лицом, нетерпеливо дожидался, пока Полуяров докладывал по всей форме.
— Поздравляю с присвоением очередного звания, товарищ подполковник, и объявляю от имени Президиума Верховного Совета о награждении вас орденом Красного Знамени.
— Служу Советскому Союзу!
Командующий вынул из коробочки орден, быстро и умело (набил уже руку!) приколол его к кителю Полуярову.
— Есть у вас еще один повод радоваться. Подписан приказ о назначении вас на должность командира
девяносто третьего полка. Полк хороший, боевой. Получайте документы и отправляйтесь.Огорошенный неожиданными новостями, Полуяров проговорил:
— Товарищ генерал! Прошу оставить…
Командующий сердито перебил:
— Что оставить! Пригрелись на одном месте. После войны будем выбирать должности, как Подколесин невесту. А сейчас воевать надо! И без фокусов! Ясно?
— Ясно, товарищ генерал! — уныло пробормотал Полуяров, понимая, что дело его решенное и у командующего не такой характер, чтобы менять свои распоряжения.
— Сейчас, к сожалению, не могу больше с вами беседовать, уезжаю. Рекомендую вот что. В армейском госпитале лежит бывший командир вашего полка полковник Гарусов Иван Григорьевич. В строй он не вернется — обе ноги ампутированы. Поговорите с ним. Мужик дельный и полк хорошо знает. Введет вас в курс дела лучше, чем мы и дивизионщики. Все! Желаю здравия!
Выйдя из штаба, Полуяров отправился на поиски госпиталя. Это оказалось несложно. На первом же перекрестке увидел указатель: «Хозяйство Афанасьевой».
Так в порядке бдительности и сохранения военной тайны именовался госпиталь. Усмехнулся. Сколько раз слышал: «хозяйство», «прибыла картошка», «подбрось огурцов» и тому подобные выражения. Кого вводят в заблуждение такие детские уловки? Немцев? Едва ли!
Напялив застиранный, короткополый, пахнущий карболкой халат, Полуяров пошел в палату, где находился Гарусов. На высоко поднятой подушке лежал бескровно-бледный мужчина лет сорока и читал газету. После недавнего бритья на изнуренном его лице с ввалившимися восковыми щеками резко прорезались морщины, присыпанные, как на покойнике, пудрой.
— Иван Григорьевич? Здравия желаю! Подполковник Полуяров.
Гарусов поднял на вошедшего тусклые глаза:
— Здравствуйте, товарищ Полуяров!
— Получил назначение… еду в ваш полк.
— В бывший мой полк, — уточнил Гарусов.
— Хотелось бы с вами побеседовать, войти в курс дела. Если можно, конечно…
Полуяров боялся смотреть на ноги Гарусова, укрытые одеялом. Гарусов отложил газету в сторону:
— Ну что ж, присаживайся, — перешел сразу на «ты». — Командовать едешь?
— Командовать.
— Считай, повезло. Хороший полк. Думаешь, хвастаюсь? Поедешь — сам убедишься.
— Мне командующий говорил, что полк хороший.
— Командующий мог и для отвода глаз сказать — все-таки посылает туда работать. А я точно знаю.
Замолчал. Задумался. Может быть, вспомнил бывших сослуживцев — командиров, солдат. Полуяров ждал. Гарусов заговорил снова:
— Хочешь спросить, чем полк хорош? Скажу. Были в полку, как, верно, и в других, недоработки, упущения, промахи. Что греха таить, и ЧП были. А все же — хороший полк! Что самое главное в нашем военном деле? Боевая подготовка, выучка, овладение оружием? Знания и опыт командного состава? Крепкая дисциплина? Строгое соблюдение уставов? Верность присяге? Все это важно — не спорю. И все же, на мой взгляд, самое главное для войны, для боев — дух полка, так сказать, его нравственный, моральный НЗ. Вот этот боевой дух полка, по-моему, и важней всего. Сам понимаешь: мы пехота. После каждого боя многих командиров взводов да и командиров рот недосчитываешься. Присылают новых, молодых, еще не обстрелянных. Но пройдет неделя-другая, смотришь, молодой офицер сам уже является носителем боевого духа и традиций полка. Вот сейчас я лежу без дела, есть время, чтобы поразмыслить. Перебираю в памяти всех офицеров, сержантов, солдат. Я, понятно, не Суворов и всех своих бойцов по имени-отчеству не знал, но все же многих — знал. Так вот лежу, вспоминаю их и думаю: разные в полку люди. Тот — такой, другой — этакий. Один с норовом, второй с ехидцей, третий молчун. Одним словом — разные. Только подлецов в части нет, трусов нет, шкурников нет.