Всё равно растаешь, принцесса

– Ну-у-у, это звучит, как вполне правдоподобный несчастный случай. Что именно в нём было подозрительного?

– Ну если не считать того факта, что мой брат с малых был отличным наездником и ни разу в жизни до этого не падал с лошади, то странным было также то, что его жеребец взбесился совершенно внезапно и именно на этой дороге, над обрывом, без каких-либо видимых причин. С Гальвардом ехали его люди. Никто не понял, что случилось. И спасти его тоже никто не смог. Мне же достаточно было бы просто использовать свой дар, чтобы замедлить и смягчить падение, уберечь его от удара. И он бы выжил.

– Да, если бы ты был рядом, то так бы и сделал. Спас бы брата. А ещё наверняка смог бы спасти множество других людей, которые гибли при несчастных, или не совсем, случаях. Мог бы прекратить все кораблекрушения. Для этого тебе достаточно лишь присутствовать везде, на каждом корабле. Такой пустяк. И все вооружённые конфликты ты мог бы прекратить. Только представь. Просто будь везде и замораживай всех, кто может пораниться сам, или поранить кого-то. Как тебе идея? — изображаю пылкий энтузиазм.

– Считаешь, я слишком много на себя беру? — хмыкает этот невыносимо требовательный к себе колдун.

– Есть такое. Беды и несчастья случаются. Иногда их удаётся предотвратить, иногда они просто должны произойти. И не только беды. Вот взять, например, нас с тобой. В тот день, когда я тебя впервые увидела, мы с Николь шли к Рамине, чтобы спросить у неё, какая нас ждёт судьба, встретим ли мы своих избранников во время празднования. И знаешь, что она сказала?

– Что? — заинтересованно щурится Янгмар.

– Что ничего нам не скажет. Потому что тогда мы всё испортим. И лишь потом мне удалось у неё выспросить, что мой суженый действительно где-то рядом. Уверена, она знала, что это можешь быть ты. И знала, как всё обернётся, что ты меня похитишь. И что, если я буду знать правду, то не допущу этого. Но посчитала, что лучше не вмешиваться и позволить тебе совершить это дурацкое похищение. Не знаю почему. Возможно, я должна была оказаться здесь, с тобой, чтобы помочь. Или, возможно, мы действительно должны быть вместе и это наш путь к совместному будущему. Я понятия не имею, что будет дальше. Вот и ты не можешь знать, что бы случилось, если бы всё сложилось иначе.

– Твоя рассудительность меня неизменно поражает, моя мудрая принцесса, – с нежностью улыбается мой мужчина, обхватив мой затылок и прижавшись своим лбом к моему. — И знаешь, я рад услышать, что твоя родственница ведьма тоже предвидела, что я буду твоим избранником.

– Ты неисправим, – фыркаю и мои губы тут же оказываются в ласковом плену.

– Да. Я неисправимо пленён тобою с первого мгновения, как увидел там, во внутреннем дворике дворца Корима, – шепчет Янгмар, осыпая моё лицо нежными поцелуями.

И снова я попросту не могу устоять, отвечая ему с такой же страстью.

Полчаса пролетают незаметно. Однако мы успеваем обсудить и наши подозрения, и предположения, и план дальнейших действий.

Так что, когда в кабинет стучат и на пороге появляется ходо Хайкон, мы уже готовы к тому, чтобы выспросить у бедняги Кастеляна всё, что ему известно.

– Проходи, Хайкон, – приветственно кивает Янгмар. — Астрид.

Я к этому моменту уже перебралась в кресло у окна. У меня в руках книга. На лице расслабленный отсутствующий вид человека, полностью погружённого в увлекательное чтение. Но на самом деле я впервые с тех пор, как научилась это делать, практически полностью погружена в эмпатический транс, чётко улавливая и анализируя мельчайшие оттенки чувств находящихся поблизости людей. Всех, кроме Янгмара. Он по-прежнему надёжно закрыт от меня. И сейчас я ему за это неимоверно благодарна.

Сутулящийся кастелян проходит в кабинет, дочь за ним. Ходо кивает девушке на единственное кресло для посетителей и та несмело садится на самый краешек.

Они оба буквально укутаны удушающим коконом из тяжёлых мрачных эмоций. И я принимаюсь неспешно разбирать их, распутывать по ниточке, определяя кому что принадлежит.

Странно. Раньше у меня не получалось действовать так отстранённо. Не получалось настолько абстрагироваться. Надо разобраться, что во мне изменилось. Но это потом. Сейчас важны эти люди и то, что их чувства могут мне рассказать.

– Вы хотели с нами поговорить, ярг? — нерешительно спрашивает кастелян, бросая на меня слегка удивлённый взгляд.

– Да. У меня к вам появились новые вопросы.

29.2

* * *

Разговор затянулся на пару часов.

Поначалу, когда Янгмар прямо спросил, правдивы ли слухи о любовной связи Рагны с его отцом, ходо Хайкон попытался всячески это отрицать. И даже почти верил в то, что говорил.

Видимо, бедняге настолько претила сама мысль об измене жены, что он попытался просто забыть об этом, выбросить из головы, притвориться, что ничего такого не было. И если бы его ответы оценивались только с точки зрения «ложь, или нет», то они вполне могли бы сойти за правдивые.

Но стоило проанализировать его эмоции глубже, и мне открылись такие нотки, которые вряд ли будет испытывать человек, говорящий правду. Стыд, застарелый, горький, злой. Ревность, которая точно не в этот момент возникла, потому что в ней нет ни капли удивления и сомнения. Она настолько пропитала все чувства мужчины, что стала его частью. Он принял её, как родную и неизбежную, смирился и научился жить с ней. А ещё почему-то научился не замечать.

Когда улавливаешь всё это, становится понятной очевидная вещь — он знал про связь своей жены с яргом. И закрывал на это глаза.

Понять бы, почему?

Оторвав взгляд от книги, я в тот момент посмотрела на Янгмара, наши глаза встретились. Моя правая ладонь опустилась на стол, указательный палец с нажимом упёрся в гладкую поверхность. Колдун в ответ дёрнул уголком губ.

Понял. Дожал. Заставил признать и вспомнить, как всё было.

Допрос продолжился в том же духе. Я обращала внимание Янгмара на нужные моменты, тот по крупицам вытаскивал информацию с упирающегося кастеляна. Астрид сидела ни живая ни мёртвая, потрясённо слушая всё это.

Вот в искренности её неведения у меня не возникло ни малейших сомнений. И даже закралось сочувствие к бедной девушке. Жила она себе, имела какое-то представление о мире и близких людях, о чём-то мечтала, а тут вдруг всё перевернулось с ног на голову. И может перевернуться ещё раз.

– Ульфрик – сын ярга Ронгвальда, или твой? — задаёт Янгмар тот вопрос, к которому вёл всё это время. — И не ври, ходо. Ни мне, ни себе.

Кастелян теперь не просто бледнеет, он сереет, старея буквально на глазах. Плечи окончательно поникают, тоскливое чувство обречённости и горя наполняет его до краёв.