Все схвачено
Шрифт:
А он и начал:
– Кто она?
– Актриса?
– Конкретнее.
– А вот вы знаете – не знаю! Я с ней знаком шапочно.
– Это как?
– Это практически никак. По роду моей деятельности я регулярно встречаюсь с творческой, научной, спортивной и прочей общественностью. Когда – один на один, когда – с группами разного состава и количества. Вот она как раз была в такой группе.
– И вы не запомнили, с кем встречались?
– Почему не запомнил? Очень даже запомнил. Она весьма хорошенькая, эта Иванна, и отнюдь не глупа. Я даже хотел задействовать ее в одном из партийных проектов, но – не успел. Вы меня раньше перехватили.
– Если запомнили, назовите место работы.
– Я лицо ее запомнил. То, что она говорила. А вот место работы… Какой-то театр, какая-то труппа. Столичная, разумеется… Понимаете, списки для таких встреч составляют мои сотрудники и приносят мне буквально за час-два перед встречей. Если во время общего разговора мне кто-то покажется достаточно
– А у нее, выходит, появился?
– Выходит, – подтвердил Легат и продолжил толково и неловленно врать. Работа знакомая, рутинная, хотя и по-своему творческая, атмосфера в кабинете полковника пока не вызывала чувства опасности. То есть оно, естественно, трепетало где-то внутри Легата, но наружу не просилось. Он полагал, что ситуация подконтрольна – до поры. А настанет пора – мгновенно перестроимся. – Информирую последовательно. Она, Иванна, позвонила в мою приемную, секретарша соединила меня с ней, я, честно, был рад звонку – она, извините за подробности, и внешне весьма мила, мало ли что в жизни бывает… – и спросила меня, не смогу ли я принять близкого ей человека, у которого ко мне важное государственное дело. И причем – на минутку принять… Знаете, я такие понты слышу каждый день. Ко мне, видите ли, просятся на прием только с важными государственными делами. Типа гад-режиссер роли не дает. Или с книгой в издательстве тянут, а она – эпохальная. Или научную супертеорию гнобят академики-маразматики. И так далее… Поэтому в приеме я отказал, а встретиться с человеком на минутку согласился. На Главной Площади. Я как раз шел на прием к моему Прямому Начальнику, к слову – заместителю Главы Службы… И ведь опять оказался прав! Человек Иванны практически не занял моего времени. Передал ключ, вложенный в полупустую сигаретную пачку, сказал – пригодится. Я и возразить не успел, как он исчез в толпе… Ну, не выкидывать же дурацкий презент? Тем более – странноватый: на пачке не было марки сигарет, зато была картинка: красный двуглавый орел с головами, повернутыми в одну сторону. Занятно, согласитесь… Положил в карман, решил: вернусь – перезвоню актрисе, выясню, что это за шутки такие… Но не успел. Потому что мой Прямой Начальник, когда я ему, к слову, рассказал эту детективную фигню и показал пачку и ключ, признал в красном орле рисунок, который он несколько лет назад видел как раз на дверях, ведущих в тоннель метро. Мне стало интересно. К тому же я давно хотел побродить под нашей Столицей. Я позвонил своему приятелю – тому, который поменьше размерами, он прежде сам любил пошуровать в разных городских подземельях, большим специалистом был. Сейчас, правда, заматерел, возраст, знаете ли. Но легок на подъем, как и прежде. Вчера я позвонил, сегодня мы – здесь. К сожалению…
Как там, в армии говорят? Старший лейтенант запаса Легат расчет окончил. Довольно длинный расчет.
Нервно думал: не сказал ли чего лишнего?
В спонтанных беседах это с ним порой случалось, но до сих пор – без последствий: ловил оговорки или проговорки, исправлял тактично.
– Это все? – спросил Полковник и встал с кресла.
– Все, – ответил Легат и тоже встал.
– Что ж, проверим. Вам придется немного передохнуть после тяжкого похода под землей, гражданин Легат. И вашим коллегам – тоже.
Легат предполагал и такой исход, хотя очень надеялся, что сумеет открутиться. Не вышел номер. Хотя сказано: «немного». Фигура речи?
– Мы арестованы?
– Ну, что вы, право! – совсем уж не по-полковничьи воскликнул Полковник. – За что вас арестовывать? Как можно! Нет, уважаемый Легат, вы и ваши коллеги – абсолютно свободны. Более того, вы, все трое, нам весьма интересны – раз и два – нужны. Пока. Не исключаю, что вы отлично знаете, чем интересны и зачем нужны, знаете-знаете, только ломаете передо мной комедию. Ваша воля! Но я слишком давно работаю в этом… – поискал слово, нашел, – учреждении, так скажем, чтобы точно знать: никто не хочет вредить себе любимому. И вы, Легат, и ваши коллеги по странствиям – не исключение. Да вы и сами это понимаете… – Резко сменил тон на прежний, деловой: – Пока я буду отсутствовать, вас отведут в комнату отдыха, предложат обед – уж не обессудьте, у нас тут не ресторан, – вы отдохнете, пообщаетесь друг с другом, а потом мы вернемся к нашим баранам. – Снял трубку связи: – Капитан, предоставьте нашим гостям, – голосом слово подчеркнул! – возможность отдохнуть и хорошо пообедать. И, конечно же, не бросайте их, они здесь – в чужом и страшном мире, – засмеялся, положил трубку. – Не прощаюсь.
А вошедший в кабинет капитан уже стоял караульным столбом над Легатом, ждал. Легат подобрал куртку, пошел к выходу. У дверей
обернулся, сказал вроде просительно, а вроде предупреждающе:– Свяжитесь с моим шефом, Полковник, искренне вам советую. Его телефон – в справочнике Связи № 1 на букву «К». И еще о ключе. Не потеряйте его, пожалуйста, нам же возвращаться…
Сказал и пошел. И вдруг что-то, как говорится, «из раньше» задело его, что-то увиденное в кабинете, только что увиденное или ранее – не понимал и не помнил, но это «что-то» скребло изнутри, просилось наружу, а он не мог сформулировать его для себя…
Или не для себя? Или для всех?
А вежливый капитан (здесь все вежливые: и капитан, и полковник, и сержанты, только с генералами пока не познакомились) провел их по уже знакомому коридору. Свернули налево, вышли к лифтам, поднялись на два этажа, опять по коридору прошли – и все по пустым коридорам, ни одного живого гэбиста в здании не видно, будто все они поголовно или на задании, или вымерли. Капитан открыл очередную дверь, за которой оказалась вполне пристойная, хотя весьма казенная гостевая комната. Не та, в какую их поначалу завели. Иная. Кожаные диваны, кожаные кресла, овальный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью (так, отметил Легат машинально, теперь не крахмалят, так раньше мама крахмалила, когда он пацаном был), стулья с прямыми спинками вокруг стола, на стене – пейзаж кисти неизвестного, но мастеровитого художника, на другой – еще пейзаж, того же художника, а на третьей стене из золотой широкой рамы смотрел на них хорошо известный Легату немолодой, но умело примоложенный автором портрета человек – в черном костюме, при галстуке, лицо умное, приветливое, хотя и строгое одновременно, а главное – брови. Черные, густые, лесополосы, а не брови!
И он знал этого человека!
И сразу вспомнил, что задело его внимание в кабинете Полковника!
На золотых полковничьих погонах, прикрепленных к кителю, скромненько так висевшему на кресле – позади хозяина, помимо звезд, имел место герб. Но – не двуглавый орел, как положено. А земной шарик в венце золотых колосьев, как давно не положено.
Пока Полковник сидел, Легат кителя не видел, а вот когда тот встал…
– Ребята, – сказал Легат почему-то – фальцетом, но не утеряв иронии, обязательной его спутницы в победах и бедах. – Есть варианты. Или я сошел с ума, или это никакая не Контора, а киностудия «Госфильм», и нас снимают скрытой камерой для скверного фильма. Но мне сдается, что третий вариант более достоин обсуждения: мы попали на Старую Родину…
– Что за чушь! – сказал Диггер.
Точнее было бы – воскликнул.
– Гонишь, – сказал лаконичный Бур.
– Может, я и сошел с ума, но не со своего, – сказал Легат и повернулся к капитану: – Простите, товарищ капитан, а год-то нынче на дворе какой? Просто из головы вылетело…
– Отдыхайте, граждане. Обед вам подадут через десять минут, – вежливо, но сухо сказал капитан. – Отдыхайте. Пока. Мои ребята будут в коридоре. Если что – обращайтесь… – И пошел к дверям. Уже выходя, обернулся: – А год нынче – одна тысяча девятьсот семидесятый.
И вышел.
6
Как красиво писали в старых романах (с ударением на первый слог), «в комнате повисла мертвая тишина». Или – для разнообразия: «Тихий ангел пролетел». И уж тогда до кучи: «Дурак родился».
– С какого… (матерное)… ты эту хрень взял? – неинтеллигентно спросил Диггер.
– Ну не с твоего же! – ответил Легат. – С твоего только что-нибудь нехорошее и взять… – болтал чушь, тянул время; если честно, то страшился произнести вслух нереально явные доказательства своего открытия. Но слово – не воробей, как известно… – Первое доказательство я увидел на кителе Полковника, который меня, скажем мягко, расспрашивал о том о сем. Китель висел на кресле позади него, я на него не обращал внимания, пока Полковник не встал с кресла. А увидел – зацепил машинально взглядом, но не задержался на увиденном: разговор долгий и малоприятный, врать пришлось от пуза, потом нас сразу сюда повели… И вот здесь я увидел второе доказательство – знакомый портрет, на который вы, кретины некультурные, вообще внимания не обратили. Смотрите. – Легат ткнул пальцем в портрет бровастого на стене позади Диггера и Бура, которые как вошли, так и сели сразу за стол – в ожидании хавки.
Ну, просто жалкие ничтожные личности, как выражался один литературный персонаж. Теперь-то, после требования Легата, они обернулись.
– Оба-на, – умно отреагировал Диггер.
А Бур сказал матерное. Но конкретизировал сказанное:
– Это ж Бровастый!
– Молодец, угадал! – похвалил его Легат. – Я что-то не припомню в тех многочисленных кабинетах, где мне в последние годы приходилась бывать, портрета Бровастого. Всюду, и у меня тоже, только – Верховный. Чаще – с Премьером. Или Премьер отдельно. Кое у кого я даже портреты Диктатора видел, портреты Отца Революции с Кепкой на Броневике, маршалов всяких, даже портрет Казацкого Писателя у одного чмура видел, а вот Бровастый нынче вообще не в ходу. Умер, значит, умер. Да и черт бы с ним с портретом! Допустим, Контора должна помнить всех. Тогда логичнее в первую очередь было бы развесить рожи всех ее Председателей или Министров. Или одного нынешнего…