Все схвачено
Шрифт:
– Разумеется, – согласился с очевидным – про идущую жизнь – Очкарик. – Выходит, неплановый прорыв?
– Выходит.
– А что ж на той стороне ушами хлопали?
– Не могу знать, товарищ Председатель! Гумбольдт исчез. Не исключаю, что на той стороне могли снять наблюдение.
– Там что, прибавилось идиотов?
– Идиотов никогда и нигде мало не бывает.
– Жаль, коли так… – закручинился Очкарик.
А Легат поинтересовался:
– Я вам не очень мешаю?
Полковник волком на него глянул, а Председатель – наоборот! – улыбнулся Легату:
– Уж извините, работа такая!
Он смотрел на Легата, по-прежнему улыбался, но глаза его были жесткими и неподвижными. Легату даже помстилось: они не моргали.
– Мы домой хотим, – сказал он и тоже улыбнулся. – Жены в панике, дети плачут, на службе обыскались… Можно нас отвезти к лодочнику, чтобы тот добросил по каналу до ворот, а там уж мы сами, можно, а?
И получил ответ, который подсознательно и с нестыдным опасением ожидал:
– Увы! – Очкарик развел руками, не снимая улыбки. – Самостоятельно на ту сторону, – голосом слово подчеркнул, – мы никого отправлять не можем. Как и они – на эту, – сплошные подчеркивания! – Таковы условия Договора! А вы – здесь. Значит, Договор нарушен.
Так и прозвучало – с большой буквы.
– Какой Договор? – стараясь не заводиться (все-таки они – вроде бы пленники, понятно, но и еще понятно: не вроде – тоже пленники), спросил Легат. – Ни о каком Договоре и речи не было!
– Просто не могло быть. Поначалу. А сейчас – можно. И даже можно рассказать вам о нем, поскольку вы – у нас, вы нарушили важный пункт Договора, вы проникли сюда без предварительного извещения нашей стороны вашей стороной, что прописано в Договоре как обязательное условие сотрудничества. Более того, в Договоре черным по белому написано, что любая из сторон имеет безакцептное право поступать с нарушителями по своему усмотрению, не ставя другую сторону в известность о принятом решении…
Вот – новый поворот. Кстати, фраза из песни хорошей старой группы с очень подходящим к случаю именем. И еще кстати: группа эта здесь уже достаточно популярна, как Легат помнит, а песня еще не сочинена…
– И что теперь с нами будет? Застенки Конторы? Пытки? Лагерь на Северах?
Очкарик даже не улыбнулся.
– Это вы уж слишком! Время не то. Впрочем, вы ведь уже существуете в нем, не так ли?
– А вы проверили?
Очкарик взглянул на Полковника.
Тот быстро ответил:
– Разумеется, проверили. Адрес, состав семьи, род занятий – сказать?
– Не надо. Я помню, – засмеялся Легат. – Ну, согласен, погорячились. Преступление по незнанию все равно – преступление. А что у вас за него дают? Десять лет без права переписки?
Он абсолютно не страшился ситуации. Ежу ясно, что ни в каком времени государственных преступников полковники к Председателям Конторы не водили и не водят. Председатели скорее всего если каких преступников и лицезреют, то лишь на фотографиях. И то нечасто.
А Очкарик позволил себе улыбнуться. Чуть-чуть. Краешками губ.
– Мы обойдемся предложением, от которого трудно отказаться. Тем более вам и в вашей ситуации.
– Весь внимание, –
сказал Легат.И все-таки напрягся. Мало ли что…
– В том же Договоре есть раздел об осуществлении обеими Сторонами постоянной связи между ними на уровне посредников. Или полномочных послов. Термин не оговаривается… До недавних пор таким посредником с нашей стороны был некто Гумбольдт. Он осуществлял передачу информации отсюда к вам и наоборот.
– Простите, – не очень вежливо перебил его Легат, – о какой информации идет речь?
– О полезной, – очень аккуратно ответил Очкарик. И все-таки добавил: – О той, которую одна сторона считает полезной для другой.
– Без предварительных запросов? Что считаем полезным, то и посылаем?
– Примерно так. Хотя имели место и запросы.
– Вероятно, с вашей стороны?
– В основном с нашей.
– Что будет, если… Примерно так?
– Не столь прямо.
– С нашей стороны шла только информация или были какие-то рекомендации?
– По-разному.
– А вы пользовались рекомендациями, если они имели место?
– Нечасто.
– Но все же пользовались?
– С некой интерпретацией. Большое видится на расстоянии, это верно, но вблизи куда лучше видно малое. А оно, согласитесь, частенько меняет большое. Не так ли?
– Пожалуй, так, – согласился Легат. – А с кем Гумбольдт контактировал в нашей Конторе?
– Мы не интересовались контактами персонально. Зачем? Мы этих людей не знаем, их фамилии нам ничего не скажут. Мы получали информацию, наши специалисты с ней работали. Гумбольдт иногда в такой работе участвовал… Полагаю, вам стоит, вернувшись, просто поговорить с Директором, рассказать ему о нашей встрече. А он познакомит вас с тем из своих подчиненных, кто курировал эту работу.
Все-таки казенный он человек, Очкарик! Или жизнь его таким сделала? Или это роль? Роль – по жизни или роль для него, Легата? Скорее, первое. Вряд ли нужно Очкарику входить в иную роль только для Легата…
– Отказаться я не могу, верно?
– Мы же не шантажируем вас, Легат. Мы же просто предлагаем.
– А если я откажусь?
Очкарик опять улыбнулся. И опять чуть-чуть.
– Что ж, будем ждать возвращения Гумбольдта. Он же все равно вернется, куда ему деваться. Здесь у него близкий человек… А вы его дождетесь и уговорите его продолжить работу.
Хорошее предложение, от которого, судя по всему, тоже не откажешься…
Выходов, как Легат понимал, у него было всего два: согласиться на сотрудничество с местной Конторой и поспеть в свою Службу практически вовремя или не согласиться и остаться жить сорок лет назад и даже поискать себя самого – семнадцатилетнего.
И то и то – фантастика. Изъеденный молью сюжет про путешественника во времени.
Впрочем, он уже знал свой ответ…
– Вы замечательный переговорщик, товарищ Председатель, – сказал он проникновенно и страстно. Может, даже чересчур. – У меня есть выбор?
– Я назвал его.
Все начальники – суки, злобно подумал Легат. Они всегда правы по определению. Или ты делаешь или идешь вон. В данном случае – в некий столичный дом, где, как выяснилось, постоянно проживает господин… нет, здесь – товарищ Гумбольдт, с каким-то близким ему человеком. С бабой, что ли?..