Всё укроется снегом белым…
Шрифт:
Наши неподготовленные родственники поглядывали то на неё, то на Витю. А потом Костя, муж моей двоюродной сестры, осмелев после нескольких рюмок, отвёл Витю к окну:
– Ты собираешься жениться на Светочке?
– Как только она сама соберётся, так сразу! – ответил Витя тоже после нескольких рюмок.
Витина мама задала ему свой главный вопрос перед самым отъездом:
– Скажи, почему вы не регистрируетесь?
– Обмен квартиры, ма. Свете дали разрешение Ростов на Москву и ей, и маме. Но юрист предупредил – изменится семейное положение, разрешение аннулируется.
– Это
– Что ты, я сам говорил с юристом.
– Это всё выдумки.
У нас набралось десять мест багажа. Соленья, варенье, тёплые вещи, даже зеркало с полочкой в прихожую. Брат говорил:
– Зачем, контейнер всё увезёт.
Но когда он ещё будет, этот контейнер…
– Она хозяйка, ей видней, что нужно в доме, – ответил Витя со своей обезоруживающей улыбкой, и все замолчали.
Жизнь идёт какими-то кругами, как медленный вихрь, и внутри его люди перемещаются, сталкиваются, расходятся…
Одна тень из прошлого появилась в нашей жизни, когда этой самой жизни не было ещё и месяца.
Витя пришёл с работы радостный:
– Знаешь, кто приезжает? Игорь Травников! Он мне на работу позвонил, сейчас поем быстренько и поеду встречать. Ничего, привезу его сюда на одну ночь?
– Привози, конечно.
– Я ему сказал, что женился. Он спросил: «На ком?» Я сказал: «На нашей Светлане, с вакуумного, помнишь её?»
– Да ты ешь, а то опоздаешь!
– Нет, послушай! Он говорит, как ты мог на ней жениться, она же не хозяйка, она поэтесса!
– А ты?
– А я говорю – нет, она хозяйка!
– Молодец! Поезжай скорей.
Я сидела одна. У меня было время вспомнить всё, связанное с человеком, который сказал своему лучшему другу, что на мне нельзя жениться…
Он был небольшого роста, немного скособочен, один глаз косил. Когда я на втором курсе привела его домой, мама возмутилась:
– Когда ты перестанешь таскать в дом больных щенков и котят и приводить убогих мальчиков?
А потом он сказал – женщина носит его ребёнка, и он должен жениться, как честный человек. И что любит её.
Мы ни разу не разговаривали до конца института.
А сейчас Витя привезёт его. И ко всему он ещё считает, что на мне нельзя жениться. Да все свободные мужики вокруг только этого и хотели! Я рассмеялась в лицо своему отражению в зеркале и стала накрывать на стол.
Я волнуюсь? Конечно, я волнуюсь…
Они приехали, сели за стол. На нём, впервые в Соломенной сторожке, воцарилась бутылка водки. И капустка малосольная из холодильника с яблоками и клюквой, и фирменный борщ, настоящий, донской. И будто не было ничего тяжёлого между нами, только – а помните? У меня всегда было чувство, что все одноклассницы – сестрёнки, а институтские – самые близкие на свете друзья.
С Витей мы вообще оказались одной крови. Судьба буквально сталкивала нас лбами с самого детства, а мы, как слепые котята…
Жили в одном городе, были ровесниками. Но его документы пропали в войну, и при восстановлении мальчикам прибавляли год. Чтобы раньше в армию
забирать?Почему мы с ним так поздно пришли друг к другу, ведь столько было общего! Похожие детство и юность, один родной и любимый город.
Когда мы наконец нашли друг друга, много лет приезжали в Ростов вдвоём. Как я любила бродить с ним по городу! Все воспоминания были общими, хотя мы не знали друг друга.
Вот эти деревья на набережной мы сажали, наш участок был у Газетного, а их школы – у Будённовского.
А главная улица, где мы гуляли, как парижане на Елисейских полях! Девятый-десятый класс, сиянье фонарей, запах цветущих каштанов…
Мы с девчонками идём домой, к Дону, и сначала Лилька поворачивает на свою улицу, потом Нинин поворот, а дальше я бегу к своим железным воротам.
Они с ребятами шли в другую сторону – вверх по Будёновскому к рабочему городку. Уходил Женька, потом Лёва, потом Эдик, и дальше он бежал один к своему дому у стены стадиона.
В их школе не было физкультурного зала. В седьмом классе на кружке по художественной гимнастике тренер говорила:
– Девочки, собирайтесь быстрей, мы должны освободить помещение, сейчас мальчики на спортивную гимнастику придут!
Они приходили – высокие, красивые, и я смотрела на них украдкой.
– В восьмом классе я ходил на спортивную гимнастику в твою школу. Ты тогда была в седьмом.
Я рассказываю о ком-то из друзей своей юности, а он говорит:
– Я его знаю, играл с ним в шахматы во Дворце пионеров.
– Во Дворце пионеров? Я там тоже играла в шахматы, даже в турнире участвовала!
– Да, это сейчас там тихо, а тогда он гудел, как улей.
Или говорю:
– У меня есть друг Женя, математик.
– Это не твой друг, это мой, мы в одном классе учились, жили рядом, вместе в Университет поступали, только он на математику, а я на физику.
Странно, я чувствовала себя москвичкой. И все окружающие знали, что я меняю квартиру и скоро стану ею официально.
В буфете ЦДЛ подходит секретарь партбюро секции поэзии:
– Здравствуйте, Светлана! Я Стас. Читал ваши стихи, хорошо, что вы решили переехать. Нам нужны такие штыки!
И я улыбаюсь ему счастливой улыбкой.
А дома говорю Вите:
– Знаешь, пройдёт, наверно, полгода, пока они поймут, кто я есть на самом деле. Тогда у меня совсем не будет времени. А пока пойду-ка на курсы машинописи. Печатать приходится много, а я – медленно, двумя пальцами.
Не угадала, раскусили очень быстро, курсы пришлось бросить. Позвонила преподавательница:
– Светлана, приходите на экзамен, я же должна отчитаться.
Сдала, получила свидетельство. На самом деле печатать вслепую десятью пальцами научилась уже на компьютере, час в день, два часа в день, вернее, в ночь.
Главной проблемой был обмен. В первый же день после возвращения из Ростова я поехала на Банный переулок, это было единственное место в Москве, куда стекались обменщики.
Через пятнадцать минут поняла, что наши шансы близки к нулю. Из Москвы никто не хотел уезжать в Ростов. Оставалась надежда на курортные города. Два сложных обмена за год!