Все ураганы в лицо

…И они в самом деле на другой день встретились в Уфе. Все: Фрунзе, Чапаев, Кутяков, Фурманов. Кутяков рассказывал о психической атаке каппелевцев. В бою полегло более трех тысяч белогвардейцев. Главные силы Западной армии белых были разгромлены. Политотдельцы успели выпустить листовку. Там были помещены хорошо известные стихи, только переделанные на новый лад:

Был враг Колчак — и где колчаки?.. Был англичанин — и француз. Был сей, был тот — их нет, а Русь… Всяк знай, мотай себе на ус.

Фурманов записал:

«Из двух клятв, что скрестились на уфимских холмах, сбылась одна: ворота к Сибири распахнуты настежь».

Фрунзе сказал:

— Вертится!..

Чапаев подмигнул Кутякову, тот исчез на несколько минут и вернулся, держа под уздцы танцующего жеребца с длинным туловищем, сухой головой и умными фиолетовыми глазами. Конь Чапаева. Предмет давней тайной зависти Фрунзе. Василий Иванович сказал:

— Вашу лошадку убило. Возьмите. Не по службе, а потому, что так надо.

Михаил Васильевич порывисто вскочил на ноги.

— Никогда! Это же ваш боевой друг.

— То-то и оно, что друг. Да не ворогу ж я его отдаю. Я, может, души в нем не чаю, души не жалею, а его, стервеца, жалею. Он мне вроде дитяти малого. Сберечь хочется. А как его сбережешь, если себя не бережешь? У вас-то он целее будет. Богом прошу, не отказывайтесь.

Но Фрунзе наотрез отказался. Два дня спустя после того, как чапаевская дивизия двинулась на выручку осажденного Уральска, Михаил Васильевич получил от Чапая короткую записку: «Вверяю Вам своего любимца». Ординарец, доставивший записку, примчался на чапаевском жеребце.

Фрунзе хотел отослать ординарца с конем обратно, но ординарец взмолился:

— У меня направление в госпиталь — перебита нога. Еле добрался. Да и не угнаться теперь за Чапаевым.

Коня пришлось оставить.

К ЗВЕЗДАМ ТУРКЕСТАНА

Ум и воля Фрунзе выиграли небывалую в истории военного искусства битву. Величие ее определяется не размахом (хотя был и размах), а значением для судеб неокрепшего Советского государства. И результатами. Это была окончательная победа на главном из фронтов, который после трехмесячного наступления перестал быть главным. Взяты Златоуст, Екатеринбург, Челябинск, Ирбит, Троицк, Тюмень… Весь Урал! После этого частям Восточного фронта оставалось только гнать Колчака до Иркутска, где «верховный правитель» был арестован восставшими рабочими и казнен.

Но это было потом, в начале двадцатого года.

А сразу после завершения Уфимской операции Фрунзе неожиданно вызвали в штаб фронта. Михаил Васильевич был несколько раздосадован: в самое горячее время отзывают, чтобы прочитать очередную нотацию по поводу Уральска…

Удивило выражение лица Сергея Сергеевича Каменева: торжественно-кислое, несколько даже недоуменное, расстроенное и в то же время именно торжественное. Бывает такое выражение.

— Что случилось, Сергей Сергеевич?

— Все очень хорошо. Даже больше чем хорошо. А когда чересчур хорошо, то это уж совсем плохо. Поздравляю вас, а вы соответственно поздравьте меня. Во-первых, позвольте поздравить вас с высокой наградой: орденом Красного Знамени. Поздравьте от моего имени Василия Ивановича Чапаева: по вашему ходатайству все его полки награждены Красными знаменами ВЦИК, сам Чапай — орденом Красного Знамени. А во-вторых, во-вторых… принимайте Восточный фронт. Вот постановление Совета Рабоче-Крестьянской Обороны за подписью Ильича.

— А вы?

— Я? Страшно сказать: назначили главкомом всеми вооруженными силами.

— Так это же прекрасно! Поздравляю от всей души.

— Вот видите, как былинные богатыри: растем не по дням, а по часам. Чего бы вы лично хотели от нового главкома? Как в сказке. Просите, требуйте, пока не забюрократился.

Фрунзе прищурился.

— Обещаете?

— Торжественно клянусь.

— Сто пудов эфира.

— А что это такое: что-нибудь наподобие птичьего молока?

— Приедете в Москву, позовите некоего Склянского и прикажите: для Фрунзе сто пудов эфира!

— Хоть двести!

— Э-э, на радостях вы чего угодно наобещаете. Сто — и ни грамма больше.

Они шутили, смеялись, хотя обоим было не до шуток. Тепло простившись, разъехались: Каменев — в Москву, Фрунзе — в полевой штаб.

Хозяин целого фронта… Теперь уже официально. И если всего полгода назад имя Фрунзе как полководца никому не было известно, то теперь о нем заговорили как о военной величине первого ранга.

Радовало ли это его самого? Он был человек несуетный и трезво оценивал свои успехи. Он знал: успехи были бы невозможны, если бы он не начал воспитывать свою рабочую армию еще с пятого года, если бы эту огромную армию не воспитывал десятилетиями Ленин. Действующие лица оставались все те же: пролетариат и капитал. Пролетариат вместе со своими союзниками одерживал сейчас победу за победой. И это закономерно. Да и не может быть по-другому. Что изменилось от того, что Фрунзе стал командующим фронтом? Рядом по-прежнему старая гвардия: иваново-вознесенцы, Волков, Любимов, Батурин, Фурманов. Рядом Новицкий, Авксентьевский, Сиротинский. Рядом Куйбышев, Гусев, Чапаев, Тухачевский. Успех тысяч людей нельзя приписывать одному. Ценность лавровых венков ему всегда казалась сомнительной. И когда в политотдельской газете прочитал о себе и о Чапаеве: «Красные герои», вызвал редактора и мягко сказал:

— Обо мне так писать не следует. Выходит, что вы собственное начальство нахваливаете.

Редактор смутился. Он был молод, и Фрунзе представлялся ему самым большим героем.

Радовала относительная независимость. Теперь легче будет осуществлять свои оперативные замыслы.

Разбитые части Колчака отступали по двум направлениям: те, кто уже не мог оказывать сопротивления, — вдоль Сибирской железной дороги, на Иркутск; сохранившая боеспособность южная группа генерала Белова — на юго-восток, на Туркестан. Таким образом, Восточный фронт как бы лопнул, разорвался и грозил растянуться на тысячи и тысячи верст. Когда 9 августа была взята Тюмень, находящаяся далеко за Уральским хребтом, а генерал Белов откатился в Орско-Актюбинский район, Фрунзе почувствовал себя в роли охотника, бегущего за двумя зайцами сразу.

На Урале и в Оренбуржье закрепилась белоказачья армия генерала Толстова. Эти две группы блокировали дорогу на Туркестан. Сейчас они были главным противником. Они могли захватить Туркестан, могли соединиться с Деникиным, начавшим поход на Москву.

Фрунзе неоднократно предлагал организовать самостоятельный Туркестанский фронт, выделив его хотя бы из Восточного. Ездил с обоснованием своего проекта в Москву. И теперь, когда Восточный фронт утратил былое значение, Фрунзе пошли навстречу. Ровно через месяц после отъезда Каменева пришла телеграмма: назначаетесь командующим Туркестанским фронтом!

И все встало на свое место. Появилось туркестанское направление.

Какими силами располагал теперь Фрунзе? Практически двумя армиями: Четвертой и Первой. С Тухачевским пришлось проститься.

— В старые времена хан, умирая, завещал детям, какие стороны света они должны завоевать, — сказал Михаил Васильевич Куйбышеву. — Мы с вами в положении таких наследников: нам подчиняется все то, что в самом Туркестане, отрезанном Беловым, и еще Астраханская группа войск. Кстати, некто Тимур, или Тамерлан, мой земляк, в 1391 году около Самары разбил войско Тохтамыша, чем объективно способствовал освобождению русских княжеств от татарского ига. А нам придется освобождать родину Тимура от ига царских адмиралов и генералов, претендентов на престол. Вот вам исторический парадокс.

Валериан Владимирович теперь был членом Реввоенсовета нового фронта. Их штаб по-прежнему находился в Самаре. Фурманова перевели в политуправление фронта. Вместо него к Чапаеву направили комиссаром Павла Степановича Батурина. На Исидора Любимова возложили обязанность снабжать армии всем необходимым. Федор Федорович Новицкий исполнял обязанности начальника штаба. Авксентьевский — заместителя командующего фронтом.

Да, все были на своих местах.

Бодрое настроение не покидало Фрунзе. Он снова был воодушевлен, захвачен неслыханными по изощренности оперативной мысли планами.