Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

— Я так уже делала, — сказала она, — но ты знаешь, это странно, но почему-то, кажется, они всегда теряют ко мне интерес, когда узнают, что мой отец — Сол Фредерикс, крупный владелец гостиниц. Полагаю, что в наши дни в отношении гостиничного бизнеса имеется определенное предубеждение.

Он покраснел, но сдержался.

— Почему ты так себя ведешь, детка? — спросил он и на мгновение в нем появилось нечто человеческое, я даже почувствовал к нему сочувствие. — Почему ты так себя ведешь? Поглядеть на тебя, на мою дочь, которой я пытался дать хорошее воспитание, словно леди, а ты стоишь сейчас передо мной, выглядя так, словно спала в одежде…

— Так и было, — сказала она грубо. — Я спала с ним. Дважды.

Они вовсе перестали обращать внимание на меня и Мартелла. У них у обоих был такой вид, словно они остались в комнате одни и наносили друг другу удары дубинками, утыканными шипами, и словно на самом деле проливали кровь. Она не посмотрела на меня, когда заговорила, не посмотрела и тогда, когда до нее дошел смысл его слов, что он займется мною потом.

— Зачем, детка? — спросил он опять.

— Потому что он — единственный смелый мужчина, которого я смогла найти. Он тебя не испугался!

— Посмотрим, какой он смелый, — сказал Фредерикс. — Теперь ты отправишься домой и приведешь себя в порядок.

Она заявила:

— Ты его не тронешь! Ты к нему и пальцем не прикоснешься!

— Фенн, отвези ее домой! — сказал он.

Почувствовалось, что последний колеблется. Я не стал смотреть в сторону Мартелла.

Он произнес:

— Мистер Фредерикс, думаю, что мне не следует уезжать прямо сейчас.

— Какого черта, ты… А, этот? К черту, я сам могу справиться с этим долговязым Казановой. Ты видел…

— Да, видел, — сказал Мартелл, — и признаю, что он корчился от боли, как червяк на крючке.

Он не хотел уезжать. Он хотел остаться и понаблюдать за моей участью. Но теперь настал его черед выдержать характер. Он тем не менее попытался еще раз.

— Мой совет…

Кровь бросилась в лицо Фредерикса.

— Кто, черт возьми, спрашивал твоего совета, новенький? Отвези ее домой. И Фенн…

Голос Мартелла прозвучал очень мягко:

— Да, мистер Фредерикс?

— И не заходи к ней в дом. Я все о тебе выяснил, задолго до того, как ты сюда приехал.

— Да, мистер Фредерикс.

Он решительно пересек комнату. Мойра, кажется, очнулась от приступа ненависти и вздрогнула. След руки ее отца все еще был заметен на щеке, но глаза внезапно стали темными и исполненными угрызений совести, когда она бросила взгляд в мою сторону.

Она воспользовалась мной, чтобы сделать больно этому человеку, сидящему за столом, не подумав о том, чем это может мне угрожать. Теперь она отдавала себе отчет в том, что ее слова откликнутся на мне… или считала, что они имели какое-то значение; в действительности, на результат ее гневные слова мало влияли. Фредерикс велел меня сюда привезти для того, чтобы ввести меня в свою семью.

— Иди с ним, детка, — сказал я.

— Я не пойду…

— Иди, — повторил я, желая, чтобы она поторопилась и вынудила Мартелла отсюда уйти. До тех пор, пока он был поблизости, я испытывал серьезные затруднения.

— Прости, — сказала она тихо. — Я не предполагала… Наверное, я просто дрянь.

— Конечно. Теперь иди.

Она снова начала говорить и остановилась. Мартелл ждал. Она подошла к нему, и они вместе вышли из комнаты. Прежде чем дверь закрылась, я увидел стоящего за ней на карауле человека, того, кто провел нас сюда из холла.

Не все обстояло благополучно, но после того, как Мартелл ушел, это не очень меня беспокоило. Я встретился с Фредериксом, я выяснил, где мне найти Мартелла, я знал все, что мог рассчитывать здесь разузнать. Пора было выходить из боя, как у нас обычно говорили, когда я служил в армии.

Фредерикс пристально и тяжело посмотрел на меня через стол и сказал:

— Значит, ты — смелый? Мы проверим, какой ты смелый!

Я не спускал с него глаз, когда он поднялся, обошел вокруг стола и направился ко мне, у меня все еще ныли от боли ребра, и горела щека. Эти хулиганы бьют так сильно и делают такие громкие заявления.

— Мы не только проверим, какой ты смелый. Мы еще так устроим, что ты больше не будешь беспокоить девушек, — добавил он.

Это заявление не было неожиданностью, оно было сделано для того, чтобы я не считал его гражданином, которого требуется защищать и оберегать. Он подошел ко мне и дал мне пощечину… пощечину мне, о Господи. Это было обидно. Это раздражало. Устаешь быть холодной, беспристрастной машиной… как иногда должен себя вести охотник за людьми, и подумаешь о том, что следует наказать за удары ногами…

В моей руке, которую я держал в кармане, был маленький нож. Он снова дал мне пощечину, я больше был не в состоянии выносить Салваторе Фредеричи, я приятно ему улыбнулся; это ничтожество, которое могло себя считать уже покойником, еще не догадывалось о том, что его ждет. Все, что от меня требовалось сделать, так это вынуть нож из кармана, с щелчком открыть и вонзить его в соответствующее место. С какой бы стороны ни посмотри, но он жил очень уж долго. Мой мозг подал сигнал, и моя рука не шевельнулась. Я не мог этого сделать.

Я не имел права это сделать. Я услышал голос Мака: «Это — своего рода война, и вы можете рассматривать себя как своего рода солдат…» Я не имел права так поступить с Фредеричи, просто потому, что не мог его больше выносить. Я не мог так поступить отчасти и потому, что мне не было еще известно, точно ли он — тот человек, который ответственен за то, что ранчо, где жили мои дети, превратилось в вооруженный лагерь, где царит атмосфера страха.

Не поймите меня превратно. Он был занесен в список, и если бы мне когда-либо представилась возможность убить его, выполняя служебный долг, я не колебался бы. Фактически, начиная с этого момента, я искал бы такую возможность. Но мне не было необходимости убивать его, чтобы обрести свободу… по крайней мере, я так думал… и я не мог с ним разделаться просто потому, что он вывел меня из себя. Это не было достаточно веским основанием. Не для того меня готовили, не для того я был здесь, чтобы мстить за оскорбление моего уязвленного чувства собственного достоинства…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Что-то промелькнуло у него в глазах, какая-то внезапная смутная тревога, он быстро сделал шаг к столу и нажал кнопку звонка. Через мгновение человек из холла стоял перед ним. Конечно, теперь с ним было немного трудней справиться. Большой Сол на мгновение испугался, и, подобно мальчишке Рикки, ударившему пса, ему требовалось восстановить свой статус. К прежним повреждениям добавились ушибленные мышцы живота и кровоточащий нос, прежде чем они вывели меня из комнаты и передали тем двум молокососам вместе с инструкциями. Рикки решил, что эти инструкции чрезвычайно важны.