Все женщины — химеры
Шрифт:
Две пули с сухим треском откололи мрамор на пьедестале, а я все стрелял, хотя уже все противники распростерлись на полу, включая и ту троицу с главным.
— Ага, — прошептал я люто трясущимися от ужаса губами, — а если кто прикидывается?
Женщина визжать перестала, я удивленно оглянулся, по идее, она должна бы вопить по-рязански беспрерывно как пароходная сирена, однако она лежит вся в крови, рука бессильно свесилась до полу.
— Извини, милая, — проговорил я с чувством вины, — но у тебя это профессиональный риск. Большие деньги — большая опасность.
Выскочив в коридор, я на всякий
Чутье снова заставило остановиться, тут же услышал снизу быстрые шаги. Поднимаются двое, я огляделся затравленно и, увидев рядом дверь на пролете, быстро открыл ее и юркнул туда в узкий коридор, прикрыв за собой тихонько-тихонько.
Коридорчик привел в огромную бильярдную комнату, массивный королевский стол о восьми резных ножках и точно восьмифутовый, на стене догорающая кийница, хотя у нас называется почему-то киевница, будто ее делают в Киеве, даже светильники и вешалки подобраны или даже изготовлены в тон бильярдному столу: зеленые стекла и коричневые стойки.
На той стороне расположился такой же массивный домашний бар: широкая тумба до пола, сверху аппаратура для приготовления сложных коктейлей.
Мелькнула мысль нырнуть за бар, но там как раз и будут искать сразу, окажусь в ловушке, потому отбежал и присел за столом, хотя там долго не просидишь тоже, между ножками все просматривается.
В комнату красиво вбежали трое и, выставив автоматы, начали настороженно осматриваться, двое тут же двинулись к бару, третий, прикрывая их, водил автоматом во все стороны.
Выждав момент, когда ствол пошел в другую сторону, я приподнялся и выстрелил из обоих пистолетов. Он судорожно дернулся, а двое напарников, не делая лишних движений, стремительно метнулись за бар.
Я перевел дыхание, сейчас они оттуда откроют огонь, а бильярдный стол меня не спасет, за резную ножку не слишком-то спрячешься, пусть даже у стола их восемь.
Ухватив шар, я швырнул его на ту сторону бара, заорав вдогонку:
— Получи, фашист, гранату!
Там не успело удариться, как оба боевика выпрыгнули кувырком и закрывая ладонями головы.
Я выстрелил дважды из обоих пистолетов. Даже по двигающейся цели не промахнулся с такого расстояния, а когда оба рухнули и распластались в лужах крови, на всякий случай всадил по контрольному и побежал на цыпочках, а в черепе стучит отчаянное: да сколько же вас здесь, я на третьем этаже, судя по виду из окон, добраться до первого не легче, чем на своих двоих добежать до Ливии.
Еще один орел по дороге, лупит из автомата так долго, словно и у него бесконечные патроны. Я отполз за ту часть стены, что считается несущей, и ждал. Наконец он перестал стрелять, сменил рожок и сбежал вниз по лестнице.
Сквозь стену голубоватый силуэт едва виден, я дважды поднимал пистолет, но здесь не американский домик, который легко проткнуть пальцем. Каменную кладку боярской усадьбы вряд ли прошибу, потому выждал, когда он крадучись подошел к двери, и быстро выстрелил трижды.
Сквозь дыры в двери видно, как он рухнул на пол. Не опуская пистолеты, я побежал
по лестнице вниз, чуть было не помчался на первый этаж, но там голоса, кто-то заметил меня и дважды выстрелил.Пуля свистнула угрожающе близко, я отпрыгнул, ноги сами по себе приняли решение, и меня снова попятило в коридор второго этажа. По лестнице взбегают двое или трое, я поспешно взялся за ручку двери, не выпуская пистолета, в другой руке пистолет готов к стрельбе…
Рывком распахнул, у дальней стены женщина стоит ко мне спиной у открытого сейфа. Я узнал моментально, эта та, что допрашивала меня еще с мешком у меня на голове и для которой я рисовал на планшете, очень хорошо запомнил ее фигуру сзади, когда она красиво удалялась к двери…
Я толчком ноги захлопнул дверь, женщина резко оглянулась, красивое лицо моментально одеревенело, а рука цапнула с полки пистолет, что лежит поверх бумаг.
— Привет, — сказал я, — готова на интим?
Ее тело начало стремительный разворот в мою сторону, однако женщина с пистолетом уже не женщина, и если рассчитывает, что у меня рука дрогнет, то не учла, что я не из нового поколения, а из самого нового…
Я выстрелил, целясь в голову, это чтоб не мучилась, все-таки субдоминант по природе, хоть и вылезла в доминанты, по-мужски жалко, однако она, слишком быстрая, успела развернуться ко мне вся, и пуля с силой чиркнула ей по скуле, сорвав клок кожи и с силой прорезав, словно раскаленной бритвой, глубокую красную борозду.
Глава 11
Она вскрикнула, начала замедленно, как мне показалось, наводить пистолет на возникшую цель. Глаза ее расширились в ужасе, поняла, что не успевает, а я вот как раз успел подумать, что надо бы стрелять в сердце, очень уж красивое лицо, просто прекрасное, сколько же над ним пластические хирурги работали, чтобы создать такое совершенство…
…однако с пулей в сердце человек не умирает сразу, наверняка эта живучая женщина не умрет и выпустит в меня всю обойму, потому дважды выстрелил ей для верности в лицо.
Тяжелые пули разбили череп, как будто ударил дважды молотом. Я не стал смотреть, как она красиво и печально падает, отпрыгнул в сторону и несколько раз выстрелил в стену, целясь в появившиеся синие силуэты.
В ответ прогремели автоматные очереди, но я лежал на полу и стрелял из двух пистолетов, а когда на той стороне все оказались тоже на полу, хоть и не по своей воле, я выскочил в коридор и понесся как мангуст вдоль стены.
Здесь стена коридора через несколько шагов справа переходит в колоннаду, за которой роскошный зал, дорогие кресла и диваны с красной обивкой и позолоченными ручками, и дальше снова тот же коридор, а это, выходит, что-то вроде современного алькова.
Мелькнула мысль юркнуть туда, но тут же пинком отбросил трусливую мысль. Здесь меня загоняют и убьют, как бы ни вертелся, а единственный правильный вариант — пробиваться к выходу, хоть львом, хоть зайчиком.
Я глубоко вздохнул несколько раз, очищая мозги, и ринулся по лестнице на первый этаж, стреляя из обоих пистолетов. Снизу появились только двое, я открыл по ним огонь на опережение, сердце колотится так, что болят уши, взвинчен настолько, что, кажется, с легкостью попаду и в муху на дальней стене, а то и собью на лету.