Все женщины — химеры
Шрифт:
Она прошипела:
— Заливай!.. Страшно ему, видите ли. А глазки горят. И щечки вспыхнули, как же, радость, людей убил… И что теперь?
Я опустился на сиденье водителя, сказал задумчиво:
— А который час? Думаю, пока доеду обратно, мой рабочий день как раз кончится. Угостить тебя кофе?.. Я имею в виду, в постели?
Автомобиль развернулся и понесся на большой скорости в обратную сторону.
Мариэтта прошипела злобно:
— Да что б я еще раз… Ты хладнокровный убийца! Говорили, не верила. Ты меня почти уболтал.
— Ты чего? — изумился я. — Они сами друг друга перебили!..
— Не вижу, — отрезала она.
— Потому что за шоферку держусь, — пояснил я. — А вот сядь за руль ты, а я буду держаться за тебя, сразу почувствуешь, как во мне все дрожит и волнительствует…
— Рассказывай, — сказала она зло, внезапно ее лицо и все в салоне накрыла плотная тень, это автомобиль снова несется под сенью, как говорят поэты, могучих дубов, через ветки которых никакой спутник даже слона не увидит. — Не верю в такие совпадения.
— Надо верить, — сказал я проникновенно, — вера в чудеса сделала из обезьяны человека. Вера в чудеса — это вера в прекрасное, возвышенное, поэтичное…
— Да, — сказала она саркастически, — расплесканные мозги по всему салону! Как прекрасно.
— Вот видишь, — ответил я, — призналась. А расплесканные мозги… это проза жизни. Нужно не обращать на нее внимания, думать о прекрасном и шагать в таинственную и манящую сингулярность.
Она фыркнула, отвернулась было, но тут же спросила резко:
— Ты из движения две тысячи сорок пять?
— А что, — спросил я опасливо, — их уже запрещают?
— Пока нет…
— Слава богу, — сказал я с облегчением, — а то потом бы и нас… Я из тех, кто помягче.
— Это кто?
— Трансгуманисты, — объяснил я. — Само самоназвание говорит о том, что мы гуманные, добрые, пингвинов спасаем…
— Пингвинов, — буркнула она, — пингвинов! А людей?
— Люди не пингвины, — пояснил я на тот случай, вдруг по-женски не знает, — должны спасаться сами. И других спасать. Мы цари или не цари?
Она поморщилась.
— Не тянешь на царя.
— Не тяну, — согласился я печально, — но вот назначен. Придется как-то справляться.
Она покосилась дико, что-то голос мой слишком серьезный, никакого ерничанья, будто и вправду сумасшедший маньяк, что не отличает реальность бытия от реальности осознания.
Пейзаж мимо проносится такой мирный, пасторальный, не верится даже, что кто-то кого-то обижает вообще, ну там жабы едят комаров или рыбы червяков.
Люди тем более обходятся без насилия, преступность давно искоренена или почти искоренена. При таком всесилии техники, что видит каждого и предупреждает полицию, как только кто-то возьмет нож и пойдет к входной двери, преступления пресекаются обычно до того, как их совершат.
Но это, конечно, на массовом уровне, что самое главное. В массе своей преступления совершались людьми, так сказать, массовыми, простыми, потому преступления квалифицировались как бытовые, иногда как хулиганство, но из-за обилия видеокамер на улицах уже невозможно кого-то ударить и суметь скрыться. Портреты
мгновенно разлетятся по всей округе, и не только портреты, но и точный адрес проживания, где у кого бывает в гостях…Сперва преступность сократилась в разы, а потом вообще ее почти искоренили. Осталось это вот «почти», что подразумевает оснащенность преступников не меньшую, чем у правоохранительных органов.
Конечно, не только оснащенность, но и квалификацию. Компьютеризация и робототехника пришли и в охранные системы, заменив людей в том возрасте, когда у них полно силы и желания пользоваться своими навыками.
Потому тот, кто живет в простом быту, скажет с уверенностью, что преступность искоренена полностью, а тот, кто работает с такими вот корпорациями, где огромные деньги и власть, о которых и не мечтают президенты стран, будут думать с ужасом, что везде преступность, стрельба, кражи чипов, подставы, предательства…
Я задумался. Стрельба и попытка похитить чип уже были, а вот подставы и предательства… наверное, еще впереди.
Мариэтта сказала быстро:
— Вот там у столба останови!
Я спросил с подозрением:
— А ты на какую разведку работаешь?
— Останови, — потребовала она, — и не умничай.
— Ну вот, — сказал я с обидой, — последнее отнимаешь…
Я коснулся пальцем сенсора, указывая, где подать к обочине и остановиться, броневичок принимает голосовые команды только от своего хозяина, ныне оставшегося мертвым там, среди полицейских, сейчас он послушно, хоть и нехотя, свернул и остановился.
С той стороны на большой скорости подлетел полицейский автомобиль, вроде бы обычный, даже с мигалкой, но я ощутил по длине тормозного пути, что весит как танк.
Выскочили трое в бронежилетах, одного я узнал сразу, капитан, который пришел нам на помощь в заброшенном заводе и который воссоздавал мой победный путь из особняка магната.
Он с ходу заглянул встревоженно в окно со стороны Мариэтты, лицо напряглось.
— Да у вас тут все в крови!..
— Это не мы, — ответила Мариэтта.
Он стегнул по мне острым взглядом.
— Ну да, конечно, если здесь этот… Евген, то да, еще бы…
— Остальные на сорок втором километре и не доезжая Люберец, — отрапортовала она.
— Трупы?
Она сказала едко:
— Если там был наш неуловимый Евген, то кто еще?
Я запротестовал:
— Что вы из меня какого-то Чикатилу делаете? Я смирно прятался и дрожал, прятался и дрожал! Мы, эстеты, не выносим общую человеческую грубость. Я уже трансгуманист, живу будущим бессмертием, а вы меня убить хотите!
Капитан кивнул, сказал Мариэтте:
— Как я понимаю, на этот броневичок, замаскированный под рядовой автомобиль, зачем-то напали боевики. Но, как только увидели нашего Евгена, все тут же перебили друг друга!
— С вами хорошо работать, капитан, — сказала она, — всегда в самую точку!
Он повернулся ко мне:
— А куда делись водитель и охрана?.. Мариэтта, он в чем-то признался, пока вы сидели рядом?
Она пожала плечами.
— Послушать Евгена, они не то сами застрелились, не то убились о деревья, там их много. На месте происшествия сейчас наверняка специалистов, как муравьев, но можете и вы полюбопытствовать.