Все женщины — химеры

— Я позабочусь, — пообещала она. — Я вообще люблю заботиться о мужчинах. Разве это не главная наша цель в жизни? Чтобы вы не замечали мелочи жизни и шли к победе по прямой, ни на что не отвлекаясь?

— Золотые слова, — сказал я. — Их надо бы высечь в мраморе над дверьми каждого дома.

Она спросила удивленно:

— Разве я сказала что-то необыкновенное?

— Увы, — ответил я, — в ряде королевств вас бы просто не поняли. Там каждый заботится только о себе и считает это правильным.

Она зябко передернула плечами.

— Это ужасно!.. Женщины всегда должны заботиться о мужчинах! А о чем еще заботиться?

— Золотые слова, — повторил я с чувством. — Прошу вас.

Уже не опираясь церемонно, она взяла меня под руку, я повел ее к своей комнате, чувствую, как прикасается к моему локтю горячей полной грудью.

Пока я открывал дверь, она успела сообщить, что уже побывала дважды замужем, мужья погибли в неких войнах, сейчас ее снова намерены выдать замуж, а пока что гостит у своего любимого брата…

Прекрасно, мелькнуло у меня. Она говорит извиняющимся тоном, но для меня, гуманиста и демократа, конечно же, такая женщина, побывавшая замужем, куда интереснее, чем девственница, но здесь такую простую и ясную истину понимаю, наверное, только я, такой умный и нарядный.

Сочная, роскошная, начавшая полнеть, но пока еще в самом соку, она в самом деле скрасила мне ночь, по крайней мере начало, а потом я отрубился и заснул мертвецки.

Думаю, леди Бавию это не обескуражило, обычно мужчины отрубаются еще раньше, а я еще и поговорить успел, хотя и заплетающимся языком.

Ночью ощутил чье-то присутствие, проснулся и, не шевелясь, открыл глаза. Вроде бы никого, а то, что проплыло едва заметным облачком через спальню, ушло в стену и пропало из виду.

Но сердце стучит учащенно, что-то жизнь становится все беспокойнее. Как бы я ни старался держать морду кирпичом, а хвост пистолетом, но себе-то могу признаться, что страшновато.

Рядом вздохнула, шевельнулась и распахнула глаза леди Бавия.

— Юджин? — прошептала она. — Не спишь?

— Да…

— Что случилось?

— Да так, — ответил я. — Завтрашний день планирую. С детства научили. Надо представлять, с чем столкнешься.

— Потому и не спится? — шепнула она. — У тебя хорошие родители.

— Я тоже ничего, — сообщил я.

— Это я уже знаю, — ответила она. — Успокойся, спи. Мужчины умеют находить выход. У тебя все получится…

Я слушал ее ласковый щебечущий голос, она с чисто женским участием старается утешить и отвлечь от тягостных мыслей, а я все еще горячечно пытался понять, что это было, что меня ждет утром, как поступить и что нужно задействовать, но ее старания в конце концов рассеяли тревогу, я обнял ее мягкое горячее тело, прижал, а она гладила меня по голове и плечам, говорила что-то ласковое и участливое.

Проснулся я в тот момент, как за окном едва-едва начал сереть слабый рассвет. Поцеловав спящую, укрыл ее одеялом, подоткнул под спину и, поправив подушку, торопливо оделся и выскользнул в коридор.

Когда заканчивал седлать коня, явился заспанный Фицрой, в волосах застрявшие соломинки.

— Доброе утро, — сказал я бодро.

Он в изумлении распахнул глаза.

— Я думал, — сказал он сонным голосом, — придется будить…

— С чего бы?

— Я же видел, с кем ты пошел…

— Мужчина, — сказал я твердо, — не должен обращать внимание на то, что ест, и на то, с кем спит.

— Гм, — сказал он с сомнением, — совсем-совсем?

— В идеале, — ответил я. — Мужчина, который разбирается в еде, не мужчина, а говно какое-то.

Он вздохнул:

— С этим согласен. А вот с кем спать…

— Не демократ ты ищщо, — сказал я с сожалением. — Дикий пока что человек. Наверное, вообще только с женщинами?

Он вытаращил глаза, а я хохотнул и начал пристраивать справа и слева от седла мешки с гранатами.

— Свинья ты, — сказал он обиженно, — и шуточки у тебя какие-то свинские.

Я посмотрел с иронией, а он фыркнул, подхватил седло и пошел к своему коню. Я вздохнул с облегчением, здесь такие друзья, что не променяют дружбу на понятные и доступные удовольствия.

Заря здесь страшноватая, никакой милой скромной алости, как на щечках молодой девушки, которую потрогал за, а страшноватый багрянец, что нарастает и нарастает, уже все небо горит и плавится, и вот тогда-то наконец выдвигается огромное оранжевое солнце, просто пугающе исполинское, а багровым мир кажется из-за быстро вылезшего белого, никогда не думал, что оранжевый и белый дадут зловеще-багровый цвет, но, наверное, белый он не совсем белый…

Кони идут по утренней свежести в охотку, сами переходят в галоп, когда есть где разогнаться, приходится сдерживать, чтобы успевать пригибаться под проносящимися сверху суковатыми ветвями.

Фицрой все чаще поглядывал на меня искоса, он не из тех, кто может подолгу ехать, углубившись в глубокие размышлизмы, наконец поддал коня так, чтобы стремя в стремя.

— Как тебе хозяева?

— Милые люди, — ответил я. — Хотя что-то скрывают.

— Это заметно, — согласился он. — Для того и забрались в глушь. А манеры у них столичные.

Да и нравы, мелькнуло у меня. Здесь женщин принято долго и упорно добиваться, а леди Бавия пошла со мной в постель так просто, словно в какой-то части этого королевства победила вполне развитая демократия.

Хотя это может быть и потому, что была дважды замужем, скоро отдадут в третий раз, ее не спрашивая, и она спокойно ложится в постель, потому что все мужчины одинаковы…

Фицрой вдруг хмыкнул, спросил с живейшим интересом:

— Спихнешь на меня свои владения, а сам что? В странствия?

Я пробормотал:

— Если честно, даже и не знаю.

— Чего так?

— Понимаешь, — сказал я с неохотой, — я жил хорошо и как бы счастливо… в обычном понимании… я же человек обычный, хотя сам считаю себя необычным и замечательным, но так считают почти все мужчины… а теперь и многие обнаглевшие женщины.

Он хмыкнул:

— Они всегда так считали.

— Но помалкивали, — сказал я, — в общем, я зря побывал учеником Рундельштотта… Что-то во мне изменилось.

— Заколдовал тебя?