Всегда твой

Он разрывает меня на части своим взглядом, его ноздри раздуваются, когда он рассматривает длинные участки обнаженной кожи и то немногое, что остается для воображения под теми немногими частями, которые прикрыты.

Хорошо, что я стою к нему лицом, и он не видит, что половина моей задницы осталась торчать наружу. Судя по выражению его лица, ему бы это ни капельки не понравилось.

Хотя… к черту его.

Менее тридцати минут назад ему лизала горло другая, и кто знает, чем они занимались после моего ухода.

Вместо того чтобы отталкивать от себя отвращение и злость, которые я испытываю, думая о нем с ней, я принимаю их. Это топливо, которое мне нужно, чтобы издеваться над ним и заставить его пожалеть о том, как он со мной обращался.

Я смотрю ему прямо в глаза, когда берусь за молнию на рубашке. Он опускает взгляд на мою руку, и его челюсть напрягается с такой силой, что кажется, будто один из мускулов на его щеке может затрещать.

Его ноздри раздуваются, а глаза становятся откровенно убийственными, когда я медленно опускаю молнию. Я опускаю ее до того предела, когда грудь становится приемлемой для публичного показа, и останавливаюсь только тогда, когда она почти вываливается из топа.

Снова хватаясь за табличку, я поднимаю ее над головой, выпячивая грудь и сжимая руки, чтобы как можно сильнее приподнять грудь.

Держась обеими руками за вновь обретенную уверенность, я медленно кручусь.

Переставляю одну ногу, выгибаю спину и вращаю бедрами. Переставляю вторую и повторяю, кружась по комнате.

Я не смотрю на Феникса, но чувствую, как его темный взгляд прожигает мою спину и, в частности, задницу. Воздух наполняется силой, которой не было несколько минут назад, и я знаю, что он в ярости.

Я иду по рингу, держа в руках табличку, под громкие аплодисменты, пока диктор объявляет начало боя.

— Единственное правило — это отсутствие правил. Нет ничего запрещенного, если вы выходите за ринг. Бой начнется через пять минут.

Я вздрагиваю от этих слов.

Я знаю, что Феникс — отличный боец, но его противник выглядит как человек, который будет опираться на отсутствие правила «ничего запрещенного», чтобы победить.

Продолжая идти по рингу, я прохожу мимо другого бойца, и он свистит мне вслед. Когда я смотрю на него, он смачно облизывает губы так, что у меня сводит желудок. Я делаю шаг назад.

— Найди меня после боя, детка, и я покажу твоей заднице, как надо проводить время.

Мое лицо искажается от отвращения, но суматоха за спиной не дает мне ответить. Коварные глаза бойца переводятся с моей груди на что-то над правым плечом.

Я вовремя оборачиваюсь и вижу, как Феникс бросается на меня.

Нет, не на меня.

Его темные глаза устремлены на другого бойца с таким выражением, которое гарантирует абсолютное уничтожение. Его мышцы напряжены, как свернутая пружина, и он похож на мрачного жнеца, пришедшего вершить правосудие.

С моих губ срывается тихий испуганный крик, и я отпрыгиваю в сторону, держась за канаты.

Другой боец успевает сделать два больших шага, прежде чем Феникс оказывается на нем.

Феникс уклоняется, когда боец наносит первый удар, затем проскакивает под его рукой и возвращается с другой стороны, нанося сокрушительный левый хук в челюсть. Я понимаю, что это катастрофа, только по бешеному взгляду Феникса.

Что-то трещит, и второй боец падает лицом на пол бескостной грудой, как ходячая игрушка, из которой только что вынули батарейки.

Я и остальные зрители застываем в шоке, глядя на распростертого на полу крупного мужчину, который, похоже, был нокаутирован одним ударом. Все закончилось, не успев толком начаться.

Кто-то встает на одно колено рядом с ним и начинает считать, но это бессмысленно. Он потух, как свет, и ему уже не подняться.

— Один…

Я перевожу взгляд на Феникса и вижу, что он уже смотрит на меня.

Я заперта в этом моменте с ним, и счет едва улавливается, как будто он доносится издалека.

— Два…

Он смотрит на меня немигающим взглядом, в котором столько ярости, что у меня перехватывает дыхание.

— Три…

Почему он так зол? Это он утверждает, что ненавидит меня, это он отталкивал меня годами.

— Четыре…

Так почему же он не может смириться с тем, что кто-то еще прикасается ко мне? Он напал на него еще до начала боя, насколько я могу судить, просто потому, что тот приставал ко мне.

— Пять…

Кажется, что обратный отсчет длится вечно, а он остается непоколебимым, пока длится наше противостояние. Он выглядит более напряженным, чем до драки, как будто настоящее извержение еще впереди.

— Шесть…

Его глаза сужаются, когда судья произносит эту цифру (прим. перев.: сокращение имени главной героини созвучно с цифрой шесть — Six). Я смотрю на него в ответ, сопротивляясь желанию скрестить руки на груди, потому что не хочу показывать, как сильно он на меня влияет.

— Семь…

Он играет со своей капой, перекладывая ее с левой на правую сторону рта и сердито жуя ее.

— Восемь…

Приближение конца обратного отсчета удушает. Как будто на моем горле затянулась петля, и с каждой секундой она становится все туже и туже, пока мы наконец не дойдем до десяти, и тогда она меня задушит.

Феникс так пристально смотрит на меня, что кажется, будто он с помощью пилинга сдирает кожу с моего тела.

— Девять…

Его язык щелкает по внутренней стороне щеки, пока он работает челюстью.

— Десять.

Я выдыхаю весь воздух из легких, когда Феникс делает шаг ко мне, но его останавливает рука, хватающая его руку и закидывающая ее ему за голову.

— Ваш победитель благодаря искусному нокауту… Феникс!

Бездонные глубины его глаз не покидают меня. Они видят, как я дрожу, ожидая, что он сделает.

Рефери отпускает руку, и я задерживаю дыхание, но Феникс с последним ледяным взглядом поворачивается на пятках и уходит. Он говорит два слова своему тренеру, ныряет под канаты и исчезает в толпе, которая приветствует его.

Это как ударить ножом по воздушному шарику, и я сдуваюсь, мои плечи опускаются в облегчении. Я отказываюсь называть это сожалением, хотя это похоже на него.

ГЛАВА 16

Сикстайн

Мне хотелось разозлить его до такой степени, чтобы он украл меня и увез подальше от посторонних глаз, чтобы разобраться с собой.