Всего лишь папа
Шрифт:
Наверное, он это почувствовал и решил за благо сбежать. Схватив сумку, он пулей вылетел из комнаты. Главное — я прекрасно знал, что он способен уйти в свободное плаванье. Совершеннолетний с дорогим контрактом в кармане — у меня не осталось никаких рычагов влияния на сына.
Глава 38
Наверное, на какое-то время мое сознание все же отключилось. По крайней мере, когда в комнату влетела Иоланда, я услышал ее голос словно из туннеля. Она теребила меня, трясла за плечи, и я обнаружил, что сижу на кровати, уперев локти в колени.
— Папа!
— Успокойся, Иоле, — произнес я слабым голосом. — Я в порядке.
Раздался робкий стук. Мы оба синхронно повернули головы в сторону двери.
— Простите, — виновато сказал Дамиано. — Я встретил Элио. Он мне показался не сильно вменяемым… А тут возгласы Иоле… Все в порядке?
— Каролина не возвращалась? — спросил я невпопад.
— Нет, у нее свидание с Джорджо. Что происходит? — Тревога в голосе Иоланды все усиливалась.
Я молчал, пытаясь собраться с мыслями. И с силами, ибо меня охватила необъяснимая физическая слабость. Хотелось растянуться на кровати и поспать. Но я попытался сосредоточиться. Что ответить им? Когда-то Элио просил никому не раскрывать о беременной подружке. Правда это случилось уже после того, как я поделился с Эммой, но сестрам рассказать я не успел. Теперь Элио наверняка хочет еще меньше, чтобы кто-то узнал обо всем. Он, очевидно, рассчитывал сбежать втихаря, потом написать, что ребенок оказался не его (в сообщениях лгать ведь проще), и остаться в Англии, пока не улягутся страсти. История будет забыта, никто никогда не узнает об этом позорном поступке. А тут я так неудачно вернулся домой пораньше.
Я передернул плечами, вспомнив, как Элио заявил, что они оба написали отказ от ребенка. Моего внука, между прочим! Как несправедлива жизнь! Дала ребенка этим двум идиотам, которые отказались от него, бросили, но зато лишила этой возможности Иоланду и Дамиано…
В моей голове блеснула молния. Я физически почувствовал, как она прошла через меня, пронзила сознание, я содрогнулся всем телом. И резко поднял голову. Две пары глаз с неимоверной тревогой созерцали меня.
— Слушайте… — произнес я по-прежнему хрипло. Странно, что случилось с моим голосом, я будто сорвал его? — У Элио родился ребенок.
Вот и последовал гром.
— ЧТО?! — в один голос воскликнули Дамиано и Иоланда.
— Какой… ре… ребенок? — заикаясь, проговорила Иоланда. Дамиано предпочел молча ждать пояснений.
— Какая-то гимнастка забеременела от него. И родила. Он летал в Милан, чтобы сделать анализ ДНК. Это его ребенок. Но…
— Но…? — Иоланда прикрыла рот рукой, видимо, представив себе нечто ужасное.
— Они оба отказались от него.
Теперь глаза Иоланды готовы были выскочить из орбит. Впрочем, выражение лица более сдержанного Дамиано было не лучше.
— То есть как?! — спросил он ошарашенно.
— Не ко мне вопросы. Я не способен объяснить.
— Но… Ребенок что, не здоров? — предположил Дамиано. Иоланда до сих пор не могла вымолвить ни слова.
— Нет, я так не думаю. Он просто не нужен им. Как я понял, он не нужен матери, а Элио тем более не пожелал повторять мою судьбу, — сказал я отчужденно.
— Не знал, что статус
отца-одиночки заразен, — нервно хмыкнул Дамиано, проводя рукой по волосам.— Это мой внук. И ваш племянник, — отрывисто произнес я. — И они его бросили. Я предлагаю вам усыновить его. Это наша кровинка.
Иоланда и Дамиано застыли, как замороженные, и не сводили с меня глаз. Мир вокруг нас, казалось, сошел с ума. Поступок Элио, мое предложение, родственные связи, переплетения судеб — все перепуталось в невообразимый клубок, и сознание нормального человека неспособно было распутать его в одно мгновение. Требовалось много времени, чтобы осознать и понять ситуацию. Но, к сожалению, было слишком мало времени, чтобы принять решение и реагировать. Ребенка могли отправить в приют. Он будет там один: крохотный, никому не нужный. Но могло случиться и нечто худшее. Например, его могут усыновить!
— Мамма мия… — прошептала Иоланда, в бессилии опускаясь на кровать.
— Вы не хотите? — спросил я настойчиво. Иоланда растерянно переводила взгляд с меня на мужа. Тот прошелся до окна и остановился возле, глядя на улицу. Взгляд его был мрачным и отсутствующим.
— Дамиано не хотел усыновлять детей, — будто извиняясь, проговорила Иоланда. — Он не уверен, что способен полюбить чужого, как своего. Он решил пройти лечение.
— Ничто не мешает вам потом родить своего малыша… — заметил я.
Я просто не знал, что делать! Навязать им ребенка я не мог. Но бросить его на произвол судьбы мне казалось кощунственным! Я в ужасе представлял, как теперь каждый день буду думать, что где-то существует мой внук, которого бросил мой сын. Я не мог оставить в беде несчастное создание, тем более в жилах которого текла моя кровь! Ведь как зачастую ужасно складывается судьба детей в приюте, известно всем.
Я уронил голову на руки. В ней было темно и пусто, а время меж тем убегало, и это угнетало меня еще больше. Мне почему-то вспомнился сон о чудаковатом старце, который настаивал, чтобы я позаботился о ребенке. Но не могу же я его усыновить?! Нет, я, разумеется, не такой уж и старый, в моем возрасте некоторые только первенца заводят. Но усыновить собственного внука мне казалось чем-то диким.
— Хорошо… — вдруг донеслось со стороны окна. — Поедем в Милан.
— Дами…?! — Иоланда аж задохнулась от накрывших ее эмоций. — Ты… в самом деле… согласен?!
— Иоле, я не знаю! — нервно отозвался он. — Может, я не смогу. Ну, тогда хотя бы буду любить его, как твоего племянника. Что в общем-то так и есть. Но, по крайней мере, малыш будет расти среди родственников в нормальном доме. Мы все будем ухаживать за ним, любить. Он ведь наш…
— Спасибо, Дами… — выдохнул я и снова ощутил жар в груди и сумасшедшую слабость.
— Дами! — крикнула Иоланда и бросилась ему на шею. — Мы правда полетим в Милан?!
— Я полечу с вами. Думаю, вам пригодится моя помощь, — предложил я. — Не знаю, как все сложится. Возможно, возникнет необходимость доказывать, что мы родственники, делать ДНК…
— Спасибо, Амато.
— Только мы ведь не можем бросить Каролину одну, — вдруг опомнился я.
— Она ни о чем не знает? — уточнила Иоланда.
— Нет. И не стоит ей ничего говорить, — ответил я.
— Почему?