Всего одно злое дело

Сальваторе сказал, что он лучше пройдется, погуляет по дорожке, идущей вокруг могил в этом секторе. Ему надо немного подумать. Она может позвать его, если понадобится помощь, – он будет недалеко.

Мама сделала жест плечами, типичный для любой итальянской матери. Конечно, он может делать, что хочет. Сыновья всегда так поступают, правда? Затем она отвернулась и сказала: «Ciao, Giuseppe, morito carissimo» [211] . И стала рассказывать умершему о том, как она по нему скучает и как каждый день приближает ее к их окончательному воссоединению. После этого она занялась могилой.

211

Здравствуй, Джузеппе, мой уважаемый муж (итал.).

Сальваторе наблюдал за ней, пряча улыбку. В их совместной жизни, подумал он, случались такие моменты, когда она была не его матерью, а карикатурой на всех итальянских матерей, этакая «Мама Италия». Сейчас как раз один из таких моментов. Вся правда состояла в том, что Тереза Ло Бьянко, насколько Сальваторе знал это, прожила замужнюю жизнь, ненавидя его отца. Она была одной из тех невероятных итальянских красавиц, от одного вида которой у окружающих дух захватывало. Однако она рано вышла замуж и растеряла всю свою красоту, рожая детей и работая на кухне. И она никогда не забывала этот факт – за исключением тех моментов, когда приходила на Cimitero Urbano di Lucca [212] . Здесь, не успевал Сальваторе припарковаться около его величественных ворот, ее лицо меняло свое выражение – с плохо скрываемого гнева на горе и страдание. Это делалось настолько профессионально, что любой, кроме Сальваторе, увидев ее, подумал бы: вот любящая вдова, только что потерявшая самое дорогое и не желающая смириться с потерей.

212

Городское кладбище Лукки (итал.).

Сальваторе улыбнулся и, засунув пластинку жевательной резинки в рот, начал свою прогулку. Он прошел половину расстояния вокруг кладбищенского сектора, с его могилами, украшенными скульптурами ангелов, святых и Девы Марии с ее сыном, когда раздался телефонный звонок. Сальваторе посмотрел, кто звонил. Англичанин. Этот парень, Линли, ему определенно нравился. В самом начале старший инспектор думал, что лондонец будет совать нос во все дела и мешать вести расследование, но оказалось, что он ошибался.

На его pronto раздался аккуратный итальянский детектива Линли. Томас звонил, чтобы сообщить ему, что мать похищенной девочки была доставлена в больницу.

– Я не был уверен, что вы это знаете, – сказал Линли. Он рассказал, что, когда видел ее в fattoria два дня тому назад, она уже была слаба, а вчера недомогание обострилось.

– Синьор Мура настоял, чтобы ее отвезли в больницу. Я с ним согласился, – сказал англичанин.

Потом он рассказал о своих разговорах с Лоренцо Мурой и Анжелиной Упман. Он рассказал о человеке, которого видел в fattoria и который якобы покупал осленка. Этот человек передал Лоренцо толстый конверт, якобы с уплатой за покупку. Но английскому детективу это показалось подозрительным. Каково было финансовое положение семьи Мура? А самого Лоренцо? Что значил этот конверт?

Сальваторе понял, на что намекает англичанин. Потому что все переделки, которые Лоренцо Мура планировал в поместье, требовали больших денег. Его семья была довольно состоятельна, так повелось издревле, но у самого Муры с деньгами была напряженка. Помогли бы они ему, если бы за похищенного ребенка его любовницы потребовали выкуп? Наверное, да. Но требования о выкупе не было, что скорее указывало на то, что Лоренцо Мура не был замешан в похищении дочери Анжелины.

– Могут быть и другие причины, помимо денег, почему он хотел, чтобы Хадия исчезла из жизни Анжелины, – сказал Линли.

– Тогда этот человек просто монстр.

– В своей жизни я повидал немало монстров, так же, как, наверное, и вы, – заметил англичанин.

– Я не полностью сбросил Лоренцо со счетов в моих версиях, – признался Сальваторе. – Может быть, нам, вам и мне, пора уже встретиться и поговорить с Карло Каспариа? Пьеро заставил его «вообразить», как было совершено это преступление. Может быть, он сможет «вообразить» еще кое-что о том дне на mercato, когда исчезла девочка.

Сальваторе предложил встретиться у ворот внутреннего города, где они уже один раз встречались. Он объяснил, что сейчас находится на кладбище – ежемесячное традиционное посещение могилы отца.

– Встретимся через час, Ispettore? – предложил Ло Бьянко.

– Aspetter`o, – ответил Линли. Он будет ждать около ворот.

И он уже был там, когда подъехал Ло Бьянко. Англичанин читал «Прима воче». Карло Каспариа опять был на первой странице. Журналисты разыскали его семью в Падуе; теперь они раздували историю о разрыве семьи с непутевым сыном. Еще пару дней «Прима воче» будет печатать истории о том, как Карло Каспариа впал в немилость у семьи. А в это время, подумал Сальваторе, мы сможем заняться своей работой, не боясь вмешательства таблоида.

Он притормозил у questura, чтобы забрать лэптоп с фотографиями, сделанными американкой и ее дочерью на mercato в день похищения. Затем они с Линли направились в тюрьму, где теперь содержался злополучный молодой человек. Потому что, как только подозреваемый делал признание или как только ему предъявлялись формальные обвинения в совершении преступления, его сажали в тюрьму, и только Апелляционный трибунал мог разрешить отпустить его под залог до суда. Постольку, поскольку это подразумевало наличие у обвиняемого постоянного жилья, а конюшня в Парко Флувиале таковым не являлась, Карло приходилось ждать суда в тюрьме, где он сейчас и находился. Однако, когда они приехали в тюрьму, им сообщили, что Карло находится в тюремной больнице. Как оказалось, он плохо переносил внезапное отсутствие наркотиков в своем организме. Он также очень плохо переносил лечение, но никто не испытывал к нему ни малейшей симпатии по этому поводу.

Таким образом, Сальваторе и Томас нашли Карло в мрачном помещении с узкими койками. Пациенты в нем были или прикованы за колени к койкам, или слишком слабы, чтобы попытаться вырваться на свободу из рук санитаров и врача, находящегося на дежурстве.

Карло Каспариа принадлежал к последней группе – фигура, лежащая в положении эмбриона на кровати под белой простыней, на которую было наброшено тонкое голубое одеяло. Он дрожал и тупо смотрел в никуда. Губы у него были сухие, лицо небрито, а рыжеватые волосы неровно подстрижены. От него исходил тошнотворный запах.

– Non so, Ispettore [213] , – неуверенно сказал Линли.

Сальваторе согласился. Он тоже не знал, что получится из допроса и сможет ли Карло вообще понять, чего от него хотят. Но это была еще одна версия, и ее тоже надо было проверить.

– Ciao, Карло, – старший инспектор взял металлический стул с прямой спинкой и поставил его рядом с кроватью. Линли сел на другой. Сальваторе подвинул столик так, чтобы на него можно было поставить компьютер. – Ti voglio far vedere alcune foto, amico, – сказал он. – Gli dai uno sguardo? [214]

213

Я не знаю, инспектор (итал.)

214

Я хочу, чтобы ты посмотрел на некоторые фото, приятель. Взглянем? (итал.)

Карло лежал на кровати молча. Если он и услышал, что Сальваторе сказал насчет фото, то никак этого не показал. Его глаза были сосредоточены на чем-то за спиной Сальваторе, и когда тот повернулся, то увидел, что Карло, не отрываясь, смотрит на часы на стене. Бедняга следил за тем, как утекали последние мгновения его страданий.

Сальваторе переглянулся с Линли. Он видел, что англичанин тоже испытывает неуверенность.

– Voglio aiutarti? – спросил Сальваторе Карло. – Non credo che tu abbia rapito la bambina, amico [215] . – Он показал первую из фотографий и пробормотал: – Prova, prova a guardarle [216] .

215

Хочешь помочь? Я не думаю, что это ты украл ребенка, приятель (итал.).

216

Постарайся, постарайся посмотреть на них (итал.).