Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920
Шрифт:
Третья часть развертывается во время Французской революции; мы видим графа де Шамбора, — он мирно играет на виолончели в кругу семьи, не замечая, что во дворе санкюлоты устанавливают гильотину; старик гильотинирован, перед смертью он успел поручить свою жену и дочь верному слуге, которого сатана только что совратил в кабачке, где поют „Марсельезу”. Графиня с дочерью стараются спасти Марию-Антуанетту, заключенную в Консьержери. Но сатана, сменив облик революционера на облик бородатого глухонемого, сообщает о них Комитету общественного спасения. Верный слуга, став по наущению сатаны опасным якобинцем, не делает никаких попыток спасти от гильотины своих хозяек и королеву.
Последний эпизод — „За Финляндию” — развертывается в Финляндии в дни гражданской войны 1918 года. Семья одного телеграфиста (Карло Вит) счастливо
Красные захватывают ночью домик телеграфиста. Они отправляют его на расстрел, они бы изнасиловали его жену, но она предпочла заколоть себя кинжалом. Белые, предупрежденные по телефону, прибывают вовремя, они нападают на красных и спасают мужа. Но не жену”.
Вспомним исторические события, которые Дрейер якобы освещает в этом последнем эпизоде, где „добро” наконец восторжествовало после двадцати веков бессилия. Вскоре после Октябрьской революции в Финляндии, в январе 1918 года, была провозглашена Советская республика и почти все фракции социал-демократической партии вошли в правительство. После Брест-Литовского договора, в апреле 1918 года белые армии Маннер-гейма перешли в наступление, согласовав свои действия с действиями десантных немецких войск генерала фон дер Гольтца, которые высадились на побережье. В то же время начались контрреволюционные выступления внутри страны. По данным, опубликованным впоследствии в пропагандистских целях маршалом Маннергеймом — прибалтийским бароном немецкого происхождения, который жил при дворе царя и не знал финского языка, — „красный террор” против мятежников унес 624 жертвы… Согласно Британской энциклопедии „в ответ на жестокости красных инсургентов начались террористические выступления белых. Около 15 тыс. женщин и детей было убито. К 27 июня 73 915 красных, в их числе 4 тыс. женщин, были захвачены как военнопленные”.
Убийства долго продолжались в концентрационных лагерях, созданных фон дер Гольтцем и Маннергеймом, которые решили оставшихся в живых сослать на принудительные работы и посадить на финляндский трон принца Карла Гессенского, связанного с родом Гогенцоллернов. Только падение кайзера помешало им привести этот замысел в исполнение, но террор белофиннов оставил далеко позади самые ужасные контрреволюционные бойни, даже знаменитую кровавую неделю 1871 года, когда Версаль победил Коммуну. В стране, где было 3,5 млн. жителей, число убитых „красных” составляло, очевидно, 50 тыс.: больше четверти пролетариата было казнено или заточено в тюрьмы на многие годы…
Карл Дрейер, очевидно, избрал образцом для своего фильма „Нетерпимость”, но направил свое повествование сквозь века по следу еще более кровавому, чем „Рождение нации”. Его фильм действительно субсидировало финское белое правительство и поддерживала датская радикальная партия, которая совместно с социал-демократическим большинством страны проводила в те годы яростную антибольшевистскую кампанию. Демонстрация этого фильма в Берлине и в Центральной Европе имела целью активизировать борьбу против Советской России.
Этот гнусный памфлет, такой же оскорбительный для Франции, как и для России, был выписан Карлом Дрейером каллиграфически, с безупречным мастерством. Мы говорили выше о форме киномелодрамы „Председатель суда”. Исследование же оригинального стиля Дрейера мы приберегаем для следующего тома. Там мы будем говорить о фильмах, поставленных им после 1920 года за границей и действительно оказавших влияние на мировую кинематографию. Первые же два его фильма демонстрировались только в нескольких скандинавских и германских странах.
Датская кинематографическая школа, роль и влияние которой после 1920 года свелись к нулю, в течение 10 лет занимала одно из первых мест в мире. Датское киноискусство быстро
погрязло в болоте светских салонов, и создавало фильмы, предвещавшие Голливуд. Рутина быстро стала прибежищем для датских кинорежиссеров, вынужденных без веры и убеждения ставить пошлые фильмы.Глава XXXVI
ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ В БЕРЛИНЕ (1914–1920)
Объявление войны нанесло удар по берлинским киностудиям так же, как и по парижским. Мобилизация опустошила их, лишила актеров и постановщиков; кличу французских Бульваров — „На Берлин!” — вторила немецкая Унтер ден Линден: „На Париж!” В течение первых недель войны победа следовала за победой. Армии кайзера стояли лагерем в двух переходах от Триумфальной арки. На горизонте Иль-де-Франса уланы могли различить Эйфелеву башню.
Волна шовинизма смела все, вплоть до пацифистских резолюций мощных социал-демократических организаций. Но в те дни, когда во Франции все парламентарии продолжали свое „священное объединение”, депутат-социалист Карл Либкнехт героически, в одиночестве, 2 декабря 1914 года голосовал против военных кредитов, испрашиваемых у рейхстага…
Милитаристская горячка охватила во время мобилизации всех, вплоть до иностранцев, живущих в Германии. Кайзеровская цензура запретила в июле 1914 года фильм „Его высочество танцует танго”, как оскорбление его величества, однако постановщик этой сатирической комедии датчанин Стеллан Рийе несколько недель спустя добровольно вступил в армию офицером и был немедленно отправлен на фронт. В ноябре 1914 года он участвовал в битве при Ипре и был тяжело ранен. Он попал в плен и умер 14 ноября во французском госпитале. Немецкое кино потеряло со смертью этого тонкого мастера, датчанина по происхождению, одного из тех деятелей кинематографии, которые способствовали развитию ее национального духа.
Когда умирал Стеллан Рийе, Германии пришлось признать, что война не принесет молниеносной победы.
Фронт стабилизировался. На западном фронте позиционная война сменила маневренную. Угроза русских Берлину была отражена, но не отпала. После перехода Италии в лагерь противника Германия осталась с союзниками — Австро-Венгрией, а затем Болгарией и Турцией, не располагавшими всем тем сырьем, которое было необходимо для ведения затяжной войны. Ограниченность сельскохозяйственной базы привела вскоре к крайним лишениям. Стало очевидным, что час победы отдаляется. Началось недоедание, царство „эрзаца”. Первая военная зима оказалась более тяжкой для немецкого народа, чем для любой другой воюющей страны…
Благодаря своей сверхдисциплинированности масса населения переносила испытания почти безропотно. Но кино стало необходимым средством увещевания. Тогда в стране имелось около 2 тыс. кинотеатров. Возникала настоятельная задача — снабжать их фильмами.
До 1914 года французские фильмы продолжали удерживать первое место в немецких программах. В течение первого триместра 1913 года число французских фильмов, ввозимых в Германию, доходило до 225 из общего числа 580, тогда как за весь соответствующий период 1912 года их было только 141 на 606. Следовательно, парижская кинопродукция на немецких экранах занимала преобладающее место, проявляя тенденцию к увеличению, несмотря на приближение войны. В 1913 году фирма „Патэ” внесла 50 тыс. марок немецкой цензуре — плату за проверку. Комиссия взимала пошлину в 5 пфеннигов за метр пленки, и, следовательно, французская фирма снабжала Германию 20 тыс. метрами фильма в неделю, а выпуск фирмы „Гомон” значительно превышал 5 тыс. метров еженедельно. Но не все фильмы, выпущенные этими двумя фирмами, были французскими. Большую часть среди них составляли американские, английские, русские, шведские и даже немецкие картины.
В программах немецких кинематографов французские фильмы имели такое значение, что их нельзя было запретить и после объявления войны, хотя во Франции сразу же наложили строжайший запрет на немецкие (и даже датские) фильмы. Однако в течение 1915 года французские фильмы исчезли с берлинских экранов, вскоре за ними последовали и итальянские, все реже демонстрировались и американские кинокартины; отсутствие золота и иностранной валюты вынуждало самым жестоким образом ограничивать импорт. Оставалась лишь датская кинематография, ибо скандинавские страны экономически тяготели к Германии. Копенгаген стал поставщиком Германии.