Всячина
Шрифт:
– Так точно, сэр!
– когда сержант говорит таким тоном, надо выкатить грудь, расширить глаза, смотря в точку чуть ниже кокарды на его кепи или сегодня - ниже эмблемы на каске, и кричать: "Есть, сэр! Так точно, сэр! Никак нет, сэр!". Этому он нас научил в самую первую очередь. Неделю муштровал.
А на посту этом мы уже больше месяца. И смены нам нет, потому что, выходит так, везде сейчас плохо. Кормят, правда, хорошо. А в остальном, выходит, все плохо. Нас здесь целое отделение. Ходим по трое на пост, пока трое дежурит за столиком под козырьком, играя в старые засаленные карты, а еще трое
– Разрешите обратиться?
– это опять я.
– Обращайтесь, рядовой, - махнул он ладонью у края каски.
– Разрешаю, валяй, старый!
– Так что же, мы с мародерами, выходит, совсем никак?
– Ну, почему же никак. Проверим у этих документы. Обыщем на предмет поиска оружия и запрещенных предметов. Запишем, кто, откуда и куда. Можешь даже вещи переписать, хотя это уже будет незаконно - только с их согласия можно. Собственность священна - знаешь, небось? Мы не можем лишить их собственности. Незаконно это.
Мне стало грустно.
– Так значит, сержант, все как было в древности? Поле битвы опять принадлежит мародерам?
– Во-первых, поля битвы тут никакого нет. Есть район чрезвычайной ситуации, как и определено документами. Во-вторых, эти люди - не мародеры, пока обратное не докажет судебное следствие. Тебе все ясно, рядовой?
– Так точно, сэр!
– кричу опять во всю глотку.
И тут Вован без предупреждения начинает стрелять. Он режет длинной очередью по пристрелянным вешкам, под ноги струей летят блестящие гильзы, а трое, медленно тащившие на коляске какой-то музыкальный прибор, типа маленького пианино, а на другой - большой телевизор, падают разом плашмя на спины, и пыль под ними сразу собирается в черные лужи.
– Отставить!
– Есть, сэр!
– грохочет, вскочив навытяжку, Вован.
Он уже не стреляет, потому что выдал весь магазин.
– Ты что наделал, рядовой? Ты какого..., - начинает заводиться сержант, краснея от натужного крика.
– Так ведь мародеры, серж! Вон, на той "Касио", на черной клавише, ножиком я лично нацарапал в детстве "Вован". Был порот за это. Моя вещь, узнаю. И телик наш, батя покупал еще. Не новая модель, но из самых надежных.
– Доказать, что вещи твои - сможешь?
– тоном ниже спрашивает сержант.
– Точно, мои!
Сержант Вовану многое позволяет. Вернее, это Вован взял такую моду - сержанта, например, "сержем" зовет, сокращенно, только он из нашего отделения. Еще когда знакомились и сержант сказал, что он тут всех подтянет, высушит, накормит и уравняет, Вован улыбнулся зло и предложил ударить в живот. Мол, мой живот - это тебе не пуховая подушка. Сержант встал перед ним, напрягся - раз кулаком! "Ха", - выдохнул Вован, даже не попятившись. Сержант ударил вслед с левой. "Ха", - опять сказал Вован. А потом предложил поменяться местами. Вот с тех пор сержант с ним осторожничает и признает какое-то равенство.
– Значит, пресек хищение своей собственности, - кивает сержант.
– Это почти по закону. Это ты молодец. Но вот применение оружия против гражданского населения... А если каждый так начнет делать? Что тогда будет?
– Хорошо будет, - зло улыбается Вован.
– Гнид этих не будет.
– Два
наряда тебе, рядовой...– Есть два наряда!
– И на беседу с ротным психологом!
– Серж, ну не будь зверем, а? Мародеры же, ясно, как два пальца!
– Черт с тобой, крези. Но трупы закопать подальше, чтобы не смердело. Вон, со старым вместе. Марш-марш!
Мы с лопатками бежим к трупам, и я спрашиваю на бегу Вована:
– Что, зрение у тебя такое хорошее, что сразу узнал свое?
– Нет, конечно. Да еще и солнце встает - совсем не видно ничего. Так просто сказал, чтобы серж отвязался.
– Так ты, выходит, просто так их убил, что ли?
– Чо?
– Вован тормозит, и я врезаюсь носом в его спину.
Спина очень широкая и от нее остро пахнет потом.
Вован стоит пару секунд на месте, потом поворачивается ко мне. Он очень зол. Очень:
– Это ведь ты сейчас сказал сержу, старый, что поле боя принадлежит мародерам?
– Нет, не я. Это давно. Француз какой-то. Я повторил просто.
– Так вот, старый. Поле боя принадлежит солдату, ясно тебе? Вот я - солдат.
– Но тут же не бой!
– Тут - самый настоящий бой. И там - бой! И везде, где есть гниды - бой! Из-за гнид тут все рухнуло, понял, да? Из-за таких вот гнид, - пинает он носком ботинка изломанное мертвое тело.
Я понимаю, что он говорит не только о телевизоре на коляске или сворованном цементе и ржавой арматуре.
И молча начинаю копать яму.
Дело на миллион
– Шеф! Свободен? Дело на миллион рублей!
В приоткрытую дверцу старой "шахи" заглядывал растрепанный и слегка запыхавшийся молодой парень. Хотя, приглядевшись-то, не очень он и молодой. Просто есть такая природа людей, которые в детстве выглядят солидно и немного старше своего возраста, а чем старше становятся, тем моложе выглядит. Как будто настоящий возраст все время где-то около тридцати - тридцати пяти. А этому... Кузьмич оценивающе окинул его взглядом: пожалуй, даже за сорок будет. Не парень давно.
– Ну, садись, раз на миллион...
Кузьмич давно уже вышел на пенсию. У него льготная была - подземный стаж, горячий цех, "севера" всяко. Как только возраст подошел, и стаж совпал - сразу и ушел с работы. Не сильно-то, кстати, уговаривали его остаться.
Бывают такие люди, что вроде работают, работают, тянут свои обязанности, выполняют все чисто и аккуратно, так что не к чему прицепиться, а вот вздумай уйти - с радостью провожают. И не то чтобы склочный какой или там с начальством ругался, или вовсе - пьяница. Просто - не удерживают таких.
А выйдя на пенсию и посидев пару месяцев дома, Кузьмич вдруг заболел. Молодой врач, приехавший по вызову, не стал колоть лекарства и выписывать рецепты. Он просто объяснил, что все болезни - это психосоматика. Вот такое умное слово он выучил на последнем курсе, видать. И все от этой самой психосоматики. Нет-нет, вы не псих, это совсем о другом! Организм, мол, привыкает к режиму, даже к самому жесткому и неудобному. И внезапная смена режима вызывает срыв. Психосоматика, ясно? Надо опять рано вставать, делать зарядку, выходить и работать. Режим нужен. График.