Всячина
Шрифт:
...
– Ну, что, снова отпустили?
– стоял на крыльце и опять щурился сквозь дымок сигареты участковый.
– Отпустили. Вы же и так знаете, что не могу я...
– Не можешь - поможем, не хочешь - заставим, - отозвался он лозунгом Партии любителей табака, теперь выложенным золотыми буквами под крышей Думы.
– Лечиться тебе надо, сосед. Желудок лечить - и пить с мужиками, как все. Голову лечить - и начинать, наконец, нормально курить. А то, как маленький прямо... Ну, ты же не диссидент, я надеюсь? А? Сосед?
Обратно домой я брел, опустив голову, целый час. Медленно поднимался по лестнице на восьмой этаж: в лифте было слишком накурено. Эх, жена опять будет ругаться, что поздно пришел. И деньги ведь не лишние совсем, которые ежемесячно приходится
А может и правда...
Как все...
Как большинство.
День рождения
Тридцать три года - это очень страшный возраст. Вдруг как-то сразу понимаешь, что тебе уже "под сорок". А тут еще шуточки ото всех вокруг насчет "возраста Христа". И энциклопедии подсказывают, что многие гении к этому возрасту уже все свое самое гениальное создали, сотворили, выплеснули. И уже могли спокойно умирать. Они стрелялись, травились, их убивали, но за ними оставались бессмертные творения. И сейчас их помнят. А за тобой - что? Что за тобой может остаться, если ты работаешь старшим бухгалтером в маленькой фирме, сдающей в аренду офисные помещения? Даже не главный ты - всего лишь старший. И к тому же - бухгалтер.
Это слово, к примеру, сразу убивает интерес девушек. Как спросит такая вся из себя фемина, "Николай", мол, "а где вы работаете?". А он как скажет честно и откровенно, потому что по-другому не умеет, что - бухгалтером. И сразу все заканчивается. Сразу и вдруг. Нет у нее больше никакого интереса к мужчине-бухгалтеру. Что может быть в нем интересного?
Работа и дом. Дом и работа. На работе - цифры и бумаги. Дома - книги и игры. Куда деться молодому еще, хоть уже и за тридцать, неженатому бухгалтеру? Не пить же по-черному.
Мама все намекает, что хотела бы внуков посмотреть. Какие внуки? Познакомишься с девушкой, а она чуть не на первом свидании спросит. А он тут же и ответит. Кто его с детства учил говорить правду? Кто стихи читал, что все работы хороши, выбирай на вкус?
Вот и друзья все так относятся, как к больному, что ли. Ну, так они же сами-то коммерсанты. Некоторые. Или работники милиции. Или в крайнем случае - бандиты... Ну, не совсем такие бандиты-бандиты, а в хорошем смысле этого слова. В общем, криминальный мир, звонки по сотовому, разборки и красивые черные машины. Как в кино.
Сейчас они снова придут, будут пить водку, есть мамин салат, петь песни. И жалеть его, Николая Петровича Иванова, уже, черт побери, тридцатитрехлетнего старшего бухгалтера без всяких возможностей и перспектив скорого карьерного роста. Да и вообще - какой может быть рост? Он, что, должен мечтать стать главным бухгалтером? А потом, выходит, каким-то наиглавнейшим, так? Или главный - это окончательно и уже тупиково?
Николай сидел, пригорюнившись, щеку подперев рукой, уставившись за окно, и уже ничего в этой жизни не хотел - никакого дня рождения, никаких гостей, никакой водки и никаких песен.
"Кризис", - понял он.
Но на дверной звонок среагировал четко. Поднялся, прошлепал в прихожую, улыбнулся заранее, проверив выражение лица в висящем на стене зеркале, открыл дверь.
Только вместо обычных криков "ура", шумных поздравлений, крепких объятий, поцелуев, увесистых хлопков по плечам и по спине, веселой толкотни и смеха от этого, от тесноты и толкотни, получилось что-то совсем странное.
Друзья входили тихо, чинно, по одному, смотрели как-то смурно. Переобувались без толкотни, проходили молча в комнату, рассаживались вокруг накрытого стола. Даже Ирка, которая всегда фонтанировала шумом и весельем, совершенно не была похожа на себя. Прятала глаза. Руки на коленях сложены, как у скромной школьницы. И Димон. Ну, тот самый, что на черном "лексусе", здоровый такой - тоже тихий, пришибленный какой-то, и просто как когда-то в первом классе. Хотя, Николай уже и не помнил, каким был Димон в первом классе. Вот в восьмом он был записным хулиганом. Но в "ментовку" его не взяли после армии - знали его местные, как облупленного. Вот и ездит он на черной большой
красивой машине. Дела разруливает. А кому теперь легко?– Коля, ты только не волнуйся, - начал бывший староста класса Василий Мухамадиев.
– Ты вот пока садись туда. А мы здесь, значит, все будем. И мы тебе сейчас все расскажем и все-все объясним.
– Что-то случилось?
– Николай пересчитывал в уме количество гостей.
Может, кого-то нет из своих? Такое раньше уже бывало, и тогда они собирались не по поводу дня рождения, не празднично. Но, вроде, все привычные лица на месте. Только хмурые они сегодня какие-то, слишком серьезные. Даже как будто специально лбы морщат в тяжком умственном усилии.
– Садись!
– рявкнул поставленным командным голосом Мишка Жохов.
За фамилию его с детства просто Жохом и звали. Это ему подходило, Жох - он типичный Жох и есть.
Николай присел на краешек стула во главе стола, готовый в любой момент вскочить и побежать на кухню помогать матери таскать блюда и подносы. Надо же горячее подавать! Гости, вон, уже совсем готовы...
Или еще нет?
– В общем, так, Николай, - гулко произнес худой Генка Корнилов.
Он по воскресеньям пел в церковном хоре, а в остальные дни ходил с баяном по электричкам. Так что голос у него был - ого-го! Ему бы, конечно, в музыкальной школе работать. Но кто бы смог прожить на ту школьную зарплату? А так Генка был при деле, не переутомлялся, голос берег - а пел как! Как выпьет, как запоет...Эх! Талант.
– В общем, так, - повторил он и посмотрел на старосту.
– Коля, мы сегодня все тебе расскажем. Пришло твое время. И наше время пришло. То есть, теперь можно.
– Не понял, - сказал Николай голосом телевизионной Масяни и попробовал хихикнуть.
Почему-то не получилось.
– Понимаешь, Коль, - зачастила Ирка.
– Мы раньше хотели - в тридцать один. Потому что число было простое, правильное. Но подумали тогда, посовещались - не готов ты еще был.
– А теперь, значит, я...
– А теперь ты готов, Коля. Поэтому ты просто сиди и слушай. А мы тебе все расскажем. На вопросы ответим, на какие сможем. Не все в мире мы знаем, сам понимаешь, да и не на все вопросы есть ответ.
– Сиди, Колян, и слушай сюда, - солидно и тяжело уронил Димон, приложившись широкой ладонью по столу.
– Вопросы - потом.
И они начали рассказывать все. То есть, настолько все, что у Николая начала кружиться голова от общего непонимания происходящего.
Они сказали, что Колька, друг их с детства, у них - типа как Гарри Поттер, ну, как в кино, помнишь? Только еще на самом деле гораздо круче. На самом деле - он самый настоящий герой, который специально помещен в наш мир для спасения его, в случае чего. А все самые близкие друзья - вовсе и не люди простые и знакомые, а его с самого детства защитники и помощники в этом самом мире.
– Ну, помнишь, наверное, - спросил Жох, - как мы с Димоном за тебя местных гоняли?
Это Николай помнил. Ну, так это же по-дружески? Как одноклассники - однокласснику?
Дружба, как у простых людей, это просто торговля. Каждый делает другому что-то, чтобы потом себе получить от него что-то другое. А они, все те, кто пришел на день рождения, относились к Николаю совершенно чисто и бескорыстно. Они не могли его использовать, даже если бы очень захотели. Потому что он гораздо сильнее их всех вместе взятых. Надо вот только разбудить эту свою силу и свое умение. Он, Николай, то есть, на самом деле просто настоящий богатырь и великий маг сразу и одновременно. То есть, как тот шампунь с кондиционером. Он - герой. Что? Уже так говорили - про героя? Ну, просто все равно чтобы запомнил. Герой - это не тот, кто звание геройское получает от правительства. Герой - это тот, кто приходит, когда совсем невпротык, и разом спасает всех. Иногда даже ценой собственной жизни спасает. Вот если бы война была большая, так Николая бы давно уже ини... Иниициро... Блин, инициализировали, вот! А раз войны никакой нет, то они, которым поручено было, смотрели по возрасту его и по готовности. Сейчас, значит, самое то время. Оно пришло. Ты готов, Коля.