Вторая жена. Ты – любимая

– А что будет, если ты не вернешься, Данияр?

– И не мечтай, – отвечаю с усмешкой. – Это всего лишь рядовая поездка. Всё будет нормально.

Лейла отворачивается к окну и смотрит на мерцающие огни ночного города. Молчит. И это молчание давит сильнее любых упреков.

– Ты ведь приедешь не один, правда?

– Что за чушь?

– Однажды ты так же улетел, а вернулся с ребенком на руках.

– Лейла, ты пьяна. Или ложись спать. А мне надо подготовиться к завтрашней поездке.

Она посылает мне полный упрека и горечи взгляд и, развернувшись, уходит в свою комнату.

Думает, я не знаю, что она втайне мечтает, чтобы я проиграл выборы, а лучше – умер? Я все знаю. Знаю о каждой ее гнусной мыслишке. Лейла для меня как открытая книга.

Она даже не пыталась сделать так, чтобы я полюбил ее, заинтересовался ею. Поспешила сразу же вывалить мне свое гнилое нутро, думая, что и я такой же, что я оценю.

Не оценил…

Так что, если я когда-то женюсь снова, то это будет невинная и чистая девушка.

Глава 7

ТАМИЛА

Солнце щедро льется в широкое окно сакли, согревая глиняный пол и освещая мои движения. Мука взлетает белым облаком, когда я просеиваю ее в большую деревянную миску.

Запах дровяного дыма и тепло тандыра наполняют воздух, смешиваясь с предвкушением свежего хлеба. Сегодня я испеку чурек – пышный и ароматный, с хрустящей корочкой.

Ловко замешиваю тесто, добавляя немного теплой воды и щепотку соли. Мои руки знают свое дело, повторяя движения, отточенные годами.

Вспоминаю, как маленькой девочкой наблюдала за мамой, впитывая каждое ее движение и запоминая секреты приготовления. Теперь мамы нет, и я хозяйка в доме, забочусь об отце и нашей скромной обители в горах.

Пока тесто подходит, перехожу к изготовлению сыра. Козье молоко, парное и теплое, уже ждет меня в глиняном кувшине. Добавляю закваску, помешиваю медленно и аккуратно, наблюдая, как молоко начинает густеть. Свежий сыр – это наша гордость, нежный и солоноватый, он отлично сочетается со свежим хлебом и горным медом.

Отец входит в саклю, его лицо озарено улыбкой. Он смотрит на меня с нежностью, его глаза полны любви и гордости. Морщинки вокруг глаз становятся глубже, когда он улыбается.

– Ай, Тамила, моя красавица! – говорит он, присаживаясь на низенькую скамеечку у очага. – Как ты хороша, как трудолюбива! Настоящая горская невеста.

Я смеюсь, откидывая прядь темных волос с лица.

– Папа, перестань, пожалуйста! Я же только пеку хлеб и делаю сыр. Это не подвиг.

– Для меня – подвиг, дочка. Ты – мое сокровище. Пора тебе уже о замужестве подумать. Сколько женихов уже приходили, да сватов посылали. А ты все отнекиваешься.

– Отец, – отвечаю я, закатывая глаза. – Замуж я всегда успею. Сейчас у нас хозяйство, ты один. Кто будет о тебе заботиться? Кто будет печь тебе чурек и делать твой любимый сыр?

Отец вздыхает, но в его глазах плещется веселье. Он знает, что меня трудно переубедить.

– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки в примирительном жесте. – Пусть будет по-твоему. Но помни, время летит быстро. А я хочу увидеть твоих детей, внуков моих.

Я подхожу к нему и целую в щеку. Он пахнет табаком и горными травами – запах моего детства и родного дома.

– Не волнуйся, все у меня будет. Просто пока не пришло время. Сейчас у меня другие заботы.

Возвращаюсь к тандыру и проверяю жар. Тесто уже поднялось, стало пышным и воздушным. Мои пальцы формируют из него лепешки и ловко прикрепляют их к раскаленным стенкам печи.

Аромат свежего хлеба наполняет саклю, смешиваясь с запахом сыра и дровяного дыма.

Отец садится за низкий столик, на котором уже разложены сыр, зелень, мед и кувшин с айраном. Приглашаю его к трапезе, и он с удовольствием принимает приглашение. Едим молча, наслаждаясь вкусом простой, но такой родной еды.

– Пойду на пастбище, присмотрю за козами, – говорю, вставая из-за стола.

– Будь осторожна, дочка.

Зову Тарлана, мирно дремавшего под тенью дерева, и иду знакомыми тропами. Люблю это место. Здесь все такое родное.

Солнце жарит макушку, и я смотрю по сторонам, выбирая под каким деревом мне лучше присесть, чтобы не получить солнечный удар. И вдруг слышу какой-то странный звук.

Неужто орел шалит?

Поднимаю глаза к небу и вижу, как что-то большое, задымив, падает вниз, за хребет. Вертолет! У нас тут они редко летают.

Сердце бешено колотится. Надо пойти посмотреть. Может, кому-то нужна помощь!

Быстро спускаюсь с пастбища, оставив коз на попечение встревоженного шумом Тарлана, и бегу в сторону дыма. Колючки царапают ноги, камни норовят вывернуться из-под ног, но я не останавливаюсь.

Добираюсь до места крушения, и моим глазам предстает ужасающая картина. Обломки вертолета валяются повсюду, пахнет горелым металлом и горюче-смазочными материалами. И вокруг ни души. Если кто-то выжил, то счет идет на минуты.

Осторожно ступая среди искореженного металла, я начинаю поиски. Зову, кричу, но в ответ лишь тишина, нарушаемая потрескиванием остывающих обломков.

Неужели все погибли? Или внутри был только один пилот?

И тут я замечаю мужчину. Он лежит чуть в стороне, за искореженным куском фюзеляжа. Лет, наверное, сорока. Весь в крови и грязи, лицо изрезано осколками. Жив ли?

Прикладываю ухо к его груди и пытаюсь нащупать пульс. Да, слышу стук… еле-еле, но дышит. Всевышний, спасибо!

Он был без сознания. Что же делать? До села далеко, до ближайшей дороги еще дальше. Связи тут нет. Остается одно – тащить его к отцу.

Он не просто тяжелый, он будто выкован из свинца и давит неподъемной ношей. Поднять на плечи – безумие, немыслимо. Но воля, словно тугая пружина, сжимается внутри, и я, собрав последние силы, рывком притягиваю его к себе. Руки цепляются под мышки, и с нечеловеческим усилием я взваливаю этот груз себе на спину.

Каждый шаг – удар молотом по пояснице, ноги – словно подкошенные, вот-вот рухнут под этой тяжестью. Но я иду. Спотыкаюсь о острые камни, царапаюсь о колючие кусты и чувствую, как липкая кровь пропитывает мою одежду, расползаясь по ней темными пятнами.