Вторая жена

Мужчина внимательно меня выслушал. Мимо пронеслась машина, и он на звук на миг отвлёкся, но потом опять повернулся ко мне. Окинул взглядом с головы до ног и обратно. Я была всё в той же узкой юбке и той же блузке, что, как выяснилось, подчёркивала мою грудь. Сделав глоток минералки, Александр пожал плечами:

— Да ну и хрен с ним, баб я что ли не ебал? Просто посидим и поболтаем, лучше проведу вечер в компании красивой девушки, чем с этими лягушатниками.

Удивило ли меня это? Пером не описать. Или кривит душой? Всё-таки надеется? Думает, я набиваю себе цену?

— Но у меня будет к вам просьба.

— Какая?

— Вы можете прекратить материться? Мне это не нравится.

— Пардон, мадемуазель, экскюзе муа, или как тут говорят?

Я вздохнула, надеясь, что в ресторане этот тип не надрызгается по новой. Но что мне помешает в любой момент уйти? Однако отвлечься на часок-другой будет не лишним.

— Что ж, идёмте, Александр, посмотрим, есть ли нам с вами о чём поговорить?

Логика поведения людей — очень непредсказуемая. Я была уверена, что после тех высот, на которые поднял мою планку Набиль, я не пойду на свидание ни с кем ещё лет десять, ожидая что-то не менее прекрасное. И что же на деле? Иду ужинать с каким-то прибухивающим по утрам типом, матерящимся, как сапожник, и именно потому, что меня на это толкала обида на Набиля. Надеюсь, она не толкнёт меня ни на что больше, а то в своих поступках начинаю сомневаться сама.

— Как ты тут очутилась, Лен? — спросил меня Александр.

Я заказала за нас обоих в ресторане блюда, уточнив его предпочтения в еде. В меню он не мог прочесть ни слова. Теперь мы ждали, когда принесут.

— На самолёте прилетела.

— Нет, серьёзно. Из какого города родом?

— Из-под Томска.

— Охо-хо! — радостно прозвучало напротив. — А я новосибирский. Была там когда-нибудь?

— Нет, но у нас там есть родня.

— Надо же! Как же тесен мир, приятно здесь своих встретить. А почему ты во Францию приехала работать?

Я пожала плечами:

— Всегда любила французское искусство, историю, вот и захотелось работать здесь.

— А русское искусство что, хуже, что ли? Репин, Шишкин, Васнецов.

Мы посмотрели друг другу в глаза. В моих пронеслось усталое недовольство:

— Причём здесь лучше или хуже? Я не мыслю такими категориями. Мне просто нравится больше это. Мой выбор не характеризует ничто как лучшее или худшее. Сам вот что в Париже делаешь? — я долго не продержалась быть с ним на «вы», слишком уж по-простому складывалось общение.

— Контракты продлеваем с лягушатниками. Я буквально на пять дней прилетел. Жить бы в жизни тут не стал.

— Почему?

— Ещё Пётр Первый сказал, что Париж воняет. И за триста лет ничего не изменилось.

— Ничего он не воняет!

— Ты принюхалась уже, — засмеялся он. — Я крысу на улице видел! В столице, блять!

— Я же просила…

— Извини. Но разве я не прав?

— Нет, не прав. Франция прекрасна.

— Ты либералка, что ли?

— Что? Нет, я… причём тут это?

— Да шучу я, расслабься.

Официантка поднесла наши тарелки и поставила перед нами.

— Ты же не заказала мне из мести устриц, а, Лен? — взявшись на вилку, посмотрел Александр на блюдо перед собой, определяя происхождение каждого ингредиента.

— Нет, только лягушачьи лапки под соусом «стереотип ля шаблон».

— Ну, в принципе, я и их сожрать могу, только водочкой обеззаразить надо… у них водку подают?

— Ты алкоголик?

— Что сразу алкоголик?

— Мало того, с утра набрался, ещё и за ужином без бухла не можешь?

— Могу я, просто спросил.

— Терпеть не могу пьющих.

— Зря. Знаешь, что говорил Антон Павлович Чехов? «Если человек не пьёт и не курит, то поневоле задумаешься, а не сволочь ли он».

Я подумала о Набиле, у которого не было вредных привычек. Если не считать ложь и попытку развести меня на секс. Сволочь ли он? Мы провели с ним прекрасное время. Короткое, но прекрасное.

— По-моему, пьющие люди — те ещё сволочи.

— Я не агрессивный, когда выпью.

— Дело же не только в этом. Пьяный человек выглядит по-свински, очень некрасиво. Говорит, опять же, что попало, — с упрёком посмотрела я на него.

— Пьяный говорит то, что трезвым бы не решился. Вот я бы не сказал тебе всего, что думал, и в итоге не оказался бы с тобой вместе за ужином.

— То есть, ты трус, который без спиртного не имеет ни на что отваги?

— Почему «ни на что»? Я и вломить могу, если надо. С бабами… прости. С женщинами всегда труднее. Вас хрен поймёшь и не знаешь, как к вам подъехать, обидеть боишься. Вечно неловкость какая-то возникает.

— И что же, не умеешь с женщинами общаться?

— Видимо, не умею.

— Ты… никогда не был в серьёзных отношениях? — удивилась я, учитывая его возраст. Не мальчик далеко, всё-таки.

— Был. Я развёлся в прошлом году. Но раз развёлся, значит, общаться не умею, так?

Мне польстила его честность. Он о себе, кажется, вообще ничего не скрывал. Я только сейчас стала понимать, что Набиль в основном спрашивал меня и говорил обо мне, а о нём я как-то толком так ничего и не узнала.

— В отношениях всегда виноваты двое, разве нет? Кто подал на развод? Ты или жена?

— Жена.

— А… дети у вас есть?

— Да, дочка, — кивнул он, улыбнувшись. Не мне, а воспоминанию о дочке, судя по всему. — Одиннадцать лет.

— Ого! Так вы долго прожили-то.

— Ну да.

— Почему же, в самом деле, развелись?

— Люди устают друг от друга. Знаешь, бывает так, что чем дольше живёшь, тем роднее второму становишься. А бывает наоборот: чем дольше вместе, тем меньше общего. Вот это наш случай. В какой-то момент возле тебя вдруг оказывается чужой человек.

— Неприятно.

— Да уж.

— А… попытаться исправить как-то? Возродить былое?

— Я пытался, а жене уже не надо это всё было. Она как на развод подала, озаботилась только тем, чтоб себе забрать побольше. Ну я сразу им квартиру и отдал, чтоб по судам не бегать.

— А где же ты сам теперь живёшь, раз квартиру отдал?

Александр улыбнулся моей наивности:

— Да у меня хватает недвижимости. Я им с дочкой в Москве хату оставил. Мне родной Новосиб больше нравится, я предпочитаю там кантоваться. Домик у меня ещё есть на Волге. Рыбачить там люблю.