Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

[1] Отрицательный персонаж киноленты Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» в исполнении Андрея Миронова

[2] Джумбо — слон из одноимённого стихотворения Эдуарда Асадова

[3] ЖКТ — желудочно-кишечный тракт

[4] Паколь, пуштунка — один из традиционных афганских головных уборов в виде берета «две лепёшки», носимый преимущественно пуштунами.

Глава 10

Статья вышла неделю спустя. Мне Нина накануне позвонила, предупредила, намекнув, что статья получилась интересной и наверняка вызовет немало откликов у читателей. Поэтому я листал свежий номер, испытывая некоторый прилив адреналина.

Сначала да, «письмо позвало в дорогу» и так далее с относительно подробным разбором моей истории и гневным осуждением разного рода Сомовых, которой, как удалось выяснить редакции, в природе не существует. Дальше шло описание процедуры иглоукалывания с Пестряковой. Правда, фамилию пациентки, видимо, по этическим соображениям, не указали. Копии результатов анализов пациентки до и после процедуры я выслал Филатовой задним числом заказным, и они в статье тоже приводились для сравнения, опять же без фамилий и имен.

Но главная соль материала в «Комсомолке» была не в этом, а в нашем разговоре, который я завёл с журналисткой, пока мы шли к ресторану. Передала она его практически дословно (ну и память), разве что 200-я секция ГУМа не упоминалась. Хотя, как по мне, до кучи уж можно было. Однако Нина ещё и дополнила материал своими рассуждениями, развила, так сказать, тему, включая социальный лифт для детей тех, кто занимает ответственные и важные должности. Но вроде бы до антисоветчины не дошло. Удивительно, что такой материал пропустили в печать. Либо… Либо он был согласован с кем-то из тех, перед кем главный редактор издания Ганичев держит ответ. И вообще… Могла бы предупредить, что этот разговор опубликует, может, я и не разрешил бы такое печатать. Ну да ладно, что сделано — то сделано.

В тот же день уже вся больница гудела, обсуждая вышедший в «Комсомолке» материал. Уж наша ординаторская точно — не я один выписываю эту газету в нашем дружном коллективе. Миша Бубнов держал номер в руках и за традиционным чаепитием после утреннего обхода комментировал:

— Вот ты, Сеня, дал! Всю правду-матку рубанул! Нет, так-то и я, и ребята, — коллеги дружно закивали, — на твоей стороне. Тут что ни слово — то в точку. И журналистка эта тоже грамотно рассуждает. Только как бы боком тебе эта статейка не вышла.

Накаркал… Ближе к обеду меня вызвал Ардаков.

— Садись.

Ого, на «ты»! Такого между нами ещё не случалось. Наверное, ничего хорошего ждать не следует.

— Коренев, вот какого хрена нужно было распинаться перед столичной журналисткой на такую скользкую тему? — спросил он, тыча пальцем лежавшую перед ним газету — Ну поговорили бы о погоде, я не знаю, мало ли тем… Посвятил бы её в тайны своей методики, тоже людям интересно было бы прочитать. Нет, давай будем обсуждать политику партии.

Ардаков сделал паузу, посмотрел на меня исподлобья, побарабанил пальцами по поверхности стола.

— Вообще-то я высказал своё мнение, откуда я знал, что она его опубликует…

— Ну голова-то должна быть на плечах, Арсений Ильич! Эти ушлые московские журналисты за любое слово готовы уцепиться. Хотя ведь можете заявить, что не говорили ничего такого, — вернулся к «вы» главврач. — Скажете, что эта Филатова сама что-то сочинила, а вам приписала.

Он выжидательно уставился на меня, однако я отрицательно качнул головой:

— Нет, не хочу врать, Герасим Иванович. Что сказано — то сказано.

— Ну, дело ваше, — разочарованно вздохнул Ардаков. — Мне звонил первый секретарь обкома ВЛКСМ Артамонов[1], у них по вашему поводу в 14 часов намечено собрание, будут разбирать ваше персональное дело. Так что придётся вам идти. Надеюсь, обойдётся выговором. Романовскому скажете, что я вас отпустил. Всё, ступайте, — махнул он рукой.

Понятно, что на площади Ленина, где возвышался «жёлтый дом», я появился не в самом радужном настроении. «Жигуль» припарковал во дворе Марины, с другой стороны проезжей части улицы Кирова. Оставалось ещё четверть часа до назначенного времени, и я какое-то время сидел в машине с включённым двигателем, слушал по радио интервью с министром лёгкой промышленности. Прямо как в тему… С его слов выходило, что в лёгкой промышленности у нас всё отлично, она выпускает продукцию качественную и доступную. Наверное, не читал сегодняшнюю «Комсомолку». А может наоборот читал и сам напросился на интервью, дабы постелить, так сказать, соломку.

В здание обкома я вошёл через центральный вход, который в моём будущем использовался только для высоких гостей типа Президента. А так все входили-выходили через боковой, со стороны улицы Кирова.

— К Артамонову на 14 часов, — сказал я, показывая паспорт дежурному милиционеру.

Тот заглянул в список, кивнул, вернул паспорт:

— Проходите. 17-й кабинет. Найдёте?

— Найду, спасибо.

В этом кабинете с портретом Брежнева на стене мне бывать в прежней жизни не доводилось, как и общаться с первым секретарём областного комитета ВЛКСМ. Слышал, что чиновник он хоть и молодой. Но жёсткий, не прочь повысить голос и ударить кулаком по столу. Почему-то я подозревал, что мне сегодня предстоит на собственной шкуре узнать всю силу гнева первого комсомольца области.

Действительно молодой, лет тридцать, прикинул я про себя, переступив порог кабинета. Но за своим столом выглядел довольно вальяжно, и на меня глянул с прищуром, не сулившим ничего доброго. Перед ним на столе, так же, как и парой часов ранее перед Ардаковым, лежала раскрытая «Комсомолка». С той самой статьёй.

Помимо Артамонова здесь присутствовали худая, как вобла, женщина бальзаковского возраста с собранными в пучок пергидрольными волосами, пухленькая девушка в очках и молодой мужчина, на вид примерно мой ровесник, со светлыми усиками и с прилизанным пробором в волосах, в которых виднелась перхоть, осыпавшаяся ещё и на плечи.

— Добрый день! — поприветствовал я собравшихся. — Коренев Арсений Ильич, меня к 14 часам приглашали.

Секунд десять все меня разглядывали, причём толстушка и прилизанный с долей любопытства, а их более старшие товарищи — с осуждением.

— Надеюсь, вы уже в курсе, по какому поводу мы вас сюда пригласили? — наконец поинтересовался Артамонов, так и не предложив мне сесть.

— Догадываюсь…

— Догадывается он, — скривилась «вобла». — Ну что, товарищи, как мы расценим поступок комсомольца Коренева?

Артамонов монотонно постукивал тупым кончиком чехословацкого карандаша «KOH-I-NOOR» по столу, не сводя с меня пристального взгляда. Я не выдержал:

— Могу я хотя бы узнать — а судьи кто? Вот Владимира Ивановича я, например, узнал, видел фото в «Молодом Ленинце», остальных же вижу впервые.

Четвёрка переглянулась между собой, причём выражение лиц у них было разное. «Вобла» изображала возмущение и изумление одновременно, прилизанный, показалось, изо всех сил сдерживается, чтобы не расплыться в злорадной ухмылке, пампушка выглядела растерянной, а Артамонов… Он глядел на меня с любопытством. Нет, недоумение с капелькой гнева там тоже проскальзывали, но любопытства было больше.