Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
Всё время было занято, короткие гудки, и наконец, голос Николая прозвучал прямо в ухо.
Брат его узнал сразу, с первых слов приветствия, хотя по телефону они разговаривали всего один раз, в тот самый раз, когда Дима сообщил ему и тете Наде, что мать скончалась.
– Конечно, конечно, - сказал Коля, услышав просьбу, - поезжай, и живи, сколько хочешь.
Не знает, подумал Дмитрий.
– Это такой же твой дом, как и мой, - продолжала говорить трубка, - извини, что так получилось, когда я звонил Виолетте, она сказала, что вам не нужно.
Ей не нужно, думал Дима и слушал, вслушивался.
–
Знает, понял Дима.
Его всегда удивляло, с какой неимоверной скоростью - как нарастают члены геометрической прогрессии - распространяются слухи по их городу, где все про всех всё знают, а если кто-то захочет из совершенно непонятных побуждений уклониться от этих всеобщих знаний, то ему всё равно вольют сведения в уши, сколько ни пытайся их заткнуть.
Значит, Николай знал о болезни брата, но рисковал, давал ключ.
– Поедешь с Киевского до Жуковки, ты помнишь? А там автобусом.
Продукты все с собой не вези, там лавочка приезжает продуктовая два раза в неделю, постоишь и купишь, что тебе надо. Ты когда едешь?
– Да я ещё точно не решил.
– Поезжай скорее, дожди были, грибы пошли, я тоже приеду, навещу тебя, ты не против?
– Нет, - сказал Дима, и это было правдой. Раз Коля знал о болезни, не придется врать, вымалчивать события своей жизни, да он и не будет лезть с расспросами, как полез бы, если бы ничего не знал. А с Колей легче общаться, чем с неизвестным Иваном Сергеевичем.
Что-то было в голосе Димы, когда он сказал нет, какое-то напряжение. И Николай понял это правильно. Напряжение в голосе Панина относилось к Ивану Сергеевичу.
– Да он хороший мужик, не навязчивый, из наших, из калужских. Не боись.
– Ладно, не буду, - сказал Дима.
– В общем, на той неделе во вторник.
И положил трубку.
От кого всё же он узнал, думал Дима. Получалось, что от Виолетты.
45
Они пересекали большую поляну, высокие сосны, пронизанные косыми лучами утреннего солнца, бросали на охристую хвою длинные фиолетовые тени.
Николай набрал полную корзину, а Дима только треть; сейчас они шли рядом, Коля собирал уже в Димину корзину, и разговаривали.
– Не шибко ты грибами увлекаешься, - сказал Коля.
– Нет, я просто плохо нахожу, не вижу, опыта нет, а так на самом деле нравится, - Дима наклонился и срезал подосиновик. И природа здесь на редкость хороша, леса сосновые, чистые, речка прозрачная, ивы на берегу, не то что по Савеловской дороге, там в основном еловые леса, темные комариные, но тоже грибные, просто там на один гриб три грибника.
Коля засмеялся.
– Это ты на даче у тестя в лес ходил?
– Да, - коротко ответил Дима.
– Уже бывшего тестя.
– Понятно, - сказал Коля.
Дима понял, что брат точно не знал о разводе, но предполагал. За все три дня, что Николай был с ним, Дима ни словечка не сказал про жену.
– Понимаешь, - Дима задумался, стараясь поточнее выразится, - понимаешь, с той поры, как мне запретили заниматься тем, чем я всегда занимался...
– Физикой...
– уточнил Коля.
– Ну да, наукой в общем, для
меня стал открываться другой мир, другая жизнь, которую я совсем не знал, хоть и соприкасался с ней каждый день. Но она была где-то на периферии сознания, всегда дополнительно к основному, это основное всегда было со мной и занимало большую часть меня, я всё время думал, соображал, считал, иногда идеи приходили в самый неподходящий момент, а теперь мне этого нельзя, и теперь другие запахи, звуки, другое течение времени, там оно было такое густое, это время, а сейчас разбавленное, можно идти по лесу и думать о нём, о лесе, смотреть на кусты и видеть их. Видеть где ива, где сосна, какие у них стволы, и это всё сейчас, в настоящем, и не надо ждать результатов от всего этого. Не знаю, как понятнее сказать...– Я понимаю, - сказал Коля.
– Вы, ученые, живёте и всё время думаете о работе, вы как будто и живёте для того, чтобы работать, а все остальные работают, чтобы им было на что жить, работают, потому что кушать надо, детей кормить, поэтому в свободное время мы реально заняты сегодняшним днём. Женой, детьми, выпивкой с товарищами, а ты всё время что-то крутишь в голове. Крутил, - поправился он.
– Мозг не отдыхал, вот ты и не выдержал. А так что же, ты конечно, чудик был, но нормальный, хороший чудик, помнишь, как мы сюда приезжали, когда дед жив был? Да ты его плохо помнишь, маленький был.
– Нет, я помню, и трубку, и усы.
Коля был сыном Нади, младшей сестры, но старше Димы, потому что Антонина припозднилась с рождением Димы, второго сына.
В этот день они ещё долго предавались воспоминаниям и в лесу, и вернувшись в деревню. Вечером Коля уехал, пообещав приехать через выходные. Дима перед сном вспоминал его мальчишкой и улыбался.
46
Ночью была гроза, утро туманным и сырым. Коля, который вновь приехал накануне вечером провести выходные с братом, разбудил Диму в полшестого.
– Ну и к чему так рано?
– сердился Дима.
– Убегут что ли, эти грибы от нас, тут людей раз-два и обчелся.
– Потом станет жарко, а сейчас по холодочку, самое время собирать, - Николай уже приготовил корзинки, положил в них ножи, взял бутылку с водой.
Уже в седьмом вышли из дому. Коля повел брата по другим местам, не по тем, по которым они ходили в прошлый раз.
Перешли небольшое поле и вошли в лес. Их обступили столетние ели, своими лохматыми лапами перегородили узкую, чуть заметную тропку, вершинами уперлись в серое небо, в низине клочьями густели остатки тумана. Пахло мокрой травой, прелым листом и грибами. Между елями, как мелкие капли крови краснели ягоды костяники.
Диме было жутко, но он крепился изо всех сил, не показывал вида. Тропка вскоре совсем заглохла, папоротники застилали дорогу, стегали мокрыми стеблями по коленям.
Изредка встречались желтые сыроежки, Дима наклонялся и срезал их, клал в корзинку.
– Не бери, не бери сыроежки, потом приличный гриб некуда будет положить, - сердился Николай.
Дима не возражал, но сыроежки упорно срезал, желтые, как пятна солнца, они отгоняли жуть, навеянную на него старым еловым лесом.
Возле болотца, отмеченного высокой травой стали попадаться подберезовики.