Вторая жизнь Дмитрия Панина

Обогнули болотце, и еловый лес, которого в этих местах было мало, закончился. Грибники вышли на небольшую поляну. Солнце поднялось, туман развеялся, над сосновым леском за поляной голубело небо, яркой зеленью отливала трава, на нее ложились сиреневые разлапистые тени от сосен на противоположной стороне поляны. Дима оглянулся: лес стоял за спиной мрачной темно-зеленой громадой, и трава в тени елей была изумрудной.

Николай взял левее, обходя поляну, а Дима пошел прямо по залитой светом траве, щурясь на солнце. Страх, который он так боялся проявить в темном лесу, отпустил его, он шел и улыбался и видел направляющегося к нему брата.

Дима уже шагнул в тень от отливающих розовым сосновых стволов, когда увидел это чудо: прямо за сосной, в полукруг, как ведьмино кольцо, стояли белые, в прикидку не меньше десятка. Дима боковым зрением видел приближающегося брата, и закричал, как когда-то давно, в детстве кричал, когда они вот так же с Колей бродили с корзинками по лесу:

– Чур, моё!!

Николай остановился, тут же, одновременно с криком, увидев белые, и сказал:

– Ну, срезай везунчик. И что вопишь, как маленький?

Вопить не было ни малейшего смысла, так как вернувшись из леса Дима и Коля сваливали собранное в общую кучу, в десятилитровый бачок.

Но это потом, а сейчас добыча была на одного.

Диме стало необыкновенно смешно от своего неизвестно откуда взявшегося азарта и жадности, и уже достав нож, и присев на корточки, чтобы начать срезать грибы, он вдруг опустился на траву, прислонился спиной к сосенке и засмеялся.

– Ты чего?
– недоуменно спросил Коля, сел на землю и захохотал вместе с Димой, повторяя:

– Нет, как ты, чур мои, чур мои.

Голоса их, сплетаясь, взлетели к вершине сосны, и сидящая там ворона, неодобрительно каркнув, поднялась и улетела, убралась подальше от этих издающих непонятные звуки сумасшедших людей.

Отсмеявшись, мужчины некоторое время сидели на земле, а потом Коля сказал:

– А я думал, что ты уже никогда и не засмеешься так, как смеялся когда-то в детстве.

46

– Я одного в этой жизни не понимаю, за что мне всё это...

Валера стоял на пороге и критически оглядывал избу.

– И что это?
– Дима ничему уже не удивлялся, нашел его друг, значит нашел, значит где-то, когда-то, в каком-то их разговоре прозвучало название деревни, в котором стоял дом прадеда со стороны матери, Евгения Дмитриевича - пятистенок, с лиственничными матицами, с толстыми широкими сосновыми досками на полу, с четырьмя окошками на дорогу, окошки с резными наличниками, и вот, спустя век после того, как его построили, Дмитрий Панин, правнук, пребывал здесь, стараясь избавиться от досаждавших ему демонов.

Валера оглядел помещение и остался доволен, он ожидал худшего, а здесь и печка белела, и пара поленьев лежала у топки, и коврик на стене над кроватью с панцирной сеткой и никелированными спинками, и круглый стол, и все стекла целы.

– Да, стекла все целы, - сказал Дима, не получивший ответ на свой вопрос.
– Стекла целы, а вот бак в бане уперли, мыться трудно, я воду кипятильником в ведре грею.

Валера хмыкнул и опустился на кровать, сетка мгновенно прогнулась до пола, и колени Валеры оказались на уровне подбородка.

– Как ты тут спишь вообще?

Валера хотел выбраться, сделал рывок, но недостаточный. Сетка качнулась, откинула его назад, он слегка ударился о стену головой, потер затылок и засмеялся, но Дмитрий его не поддержал.

– Да что там о твоем непонимании в жизни?
– спросил он серьезно

– Ну, ты, баба яга в домике на курьих ножках, сначала накормила бы, напоила, а потом расспрашивала.

Дима задумался:

– Яйца есть, молоко, макароны могу сварить на плитке. Не хочется печь топить.

– А я колбасы взял и сыру, и хлеб. Давай пока чаёк поставь.

Кухонный закуток оказался у Димы тут же, за печкой. Он включил электрочайник, предусмотрительно завезенный сюда Колей.

– А не понимаю я, за что мне выпала такая честь, с тобой возиться, все твои неустройства и проблемы разрешать...
– сейчас Валерий говорил печке, за которой скрылся Дима, и так высказываться было легче, чем глаза в глаза.

– Впрочем, вру, знаю, это мне наказание такое в жизни выпало, испытание за содеянное...

– И что ты содеял, что такой крест несешь по жизни?

– А я, Дима, грех совершил. Нашу с тобой дружбу поставил выше твоего благополучия. Знал ведь, что Ветка тебе не пара, что бежать тебе от нее надо сломя голову, а вот ведь ничего ни разу и не сказал, промолчал, побоялся, что поссоримся мы навсегда...Из комнаты выходил, деликатно оставлял одних, Романа предупреждал, чтобы он тоже лишний раз не лез. А лучше бы мы поссорились, я бы тогда совестью не мучился, что всё на моих глазах происходило, а я молчал...

– Ты с самого начала предвидел?

– Ну, такого, как получилось, нет, конечно, не предвидел, но что вы расстанетесь и ты при расставании сильно потеряешь, я имею в виду не материальные потери, а себя потеряешь, я предполагал. Один к пятидесяти готов был держать пари, что вы разбежитесь, но то, что дело дойдет до попытки суицида, я этого предвидеть не мог.

За чаем Дмитрий заглатывал колбасу, а Валера тихо мешал ложкой сахар. Прожевав и проглотив последний бутерброд, Дима начал воспринимать окружающий мир не только с точки зрения "а что бы пожрать" и спросил:

– А почему с Леной не приехал? Она любила, как я помню, выбраться на природу. Ну, в психушку ты её не тащил, это ясно, а теперь почему всё один да один? Ты ведь не развелся?

– Нет, - сказал Валера, но это "нет" так прозвучало, что Дима настороженно поднял голову и внимательно посмотрел на друга.

– Нет, не развелся, просто Лены нет.

– Как нет?

– Да так вот и нет. Исчезла, испарилась...

– Ты что, это шутка такая?

– Нет, Дима, нет, она действительно исчезла, ничего с собой не взяла, только то, что было в сумочке, паспорт, кошелек, ну я не знаю, что ещё там... Помада, может быть