Вторая жизнь майора. Цикл
Шрифт:
Королева оказалась очень волевым человеком, и я ее зауважал. Так контролировать себя надо было еще суметь. Я решил не тревожить ее и не напрягать своим вниманием. Переступил порог, поклонился и остался стоять, ожидая развития событий.
Королева несколько мгновений рассматривала меня и жестом указала на место рядом с собой. Мягким голосом, в котором, впрочем, чувствовалась властность, пригласила меня:
— Присядьте, барон. Нам нужно поговорить.
Я уселся на расстоянии и увидел в ее глазах благодарность. Она откашлялась, собираясь с мыслями.
— Барон, то, что произошло между нами, не должно вас ввести в заблуждение. Я верна
Я молча поклонился. Слова здесь были не нужны. Ее величество просит меня исчезнуть из ее жизни и больше не появляться. Это я понял и согласился.
Она слабо улыбнулась.
— Если вам все понятно, то можете идти, барон, я вас более не задерживаю.
Встав, я всмотрелся в лицо будущей матери моего ребенка. Я все время пытался вспомнить, кого она мне напоминает, и наконец вспомнил. Поклонился более низко, чем надо, как бы прощаясь навсегда, развернулся и так же молча удалился.
Королева смотрела вслед юноше, который смог толкнуть ее на безумие, и кусала губы, чтобы не сорваться и не вернуть его. По щеке скатилась скупая слеза, и она промокнула ее платком. Хватит переживать, сказала она сама себе и улыбнулась. Все-таки этот молоденький нехеец дал ей возможность на два коротких мига почувствовать себя желанной и счастливой.
Она ушла в свои покои и легла спать. Танцевать и праздновать больше не хотелось. Ее величество очень устала. Ей снилось, что к ней опять пришел молодой нехеец и она, забыв обо всем на свете, о том, что она сама прогнала его, выкинула из своей жизни навсегда и постаралась забыть, отдавалась ему страстно и с огромным желанием.
Утром она обнаружила в своей постели его величество. Наконец-то тот смог добраться до ее спальни, второй раз за пятнадцать лет их супружеской жизни.
Я вышел из комнаты.
— Тана, вы могли бы показать мне выход? — спросил я женщину.
Та кивнула.
— Следуйте за мной, тан.
— Рабэ, карету! — отрывисто приказал я.
Мне уже было все равно, у кого она ее возьмет, пусть хоть у самого его величества. Я сегодня был, можно сказать, потрясен, и только сейчас у меня начался откат. Я старался не думать. Потому что, о чем бы я ни думал, я все время возвращался к американке. Тьфу! К королеве.
— К какой американке? — прозвучал вопрос Шизы. — И что ты маешься и мучаешь себя думками. Вот по тебе сразу видно, что ты не местный, это во-первых, во-вторых, ты никак не можешь, как у вас говорят, влезть в шкуру аристократа. У тебя все время возникают вопросы "А почему надо именно так?" и появляется комплекс вины. Вот как сейчас, после близости с женщиной. Она, Витя, женщина в первую очередь. Во вторую очередь, одинокая и желающая ласки и счастья, и только в третью очередь, она королева. Любой из местных молодых повес был бы счастлив до безумия, оказавшись на твоем месте. Потому что они родились и выросли в этой среде. В ней воспитаны и взращены. Король может спокойно сидеть на ночном горшке в присутствии придворных, а тот, кто выносит этот горшок, горд оказанной ему честью. Каждый из присутствующих при этом считает своим долгом осведомиться, благополучно ли его величество облегчился, и как новость
будет рассказывать другим. И это будет предметом зависти. Им оказана неслыханная честь.— Тьфу! — высказал я свое мнение о такой чести.
— Вот! — сказала она. — Поэтому ты не приживаешься и обречен на одиночество. Ты не принимаешь местных правил, ты не хочешь жить так, как живут местные. И не дай бог, как часто ты говоришь, став подобием местных божков, превратишься в могучего властелина и начнешь мир перестраивать под себя. Знаешь, что будет тогда?
— Что? — Я был обескуражен ее отповедью.
— Ты зальешь кровью всю планету.
Я задумался, моя крошка не на шутку разошлась и встревожена.
— Так ты считаешь, что я должен воспринять все, что произошло, как естественный процесс? Меня не должно все это волновать? И я должен успокоиться?
— Ты должен радоваться, что твои гены будут в правителях этой страны. Помоги ей, чем можешь. И я не поняла, почему ты королеву назвал американкой?
Прибежала раскрасневшаяся Рабэ:
— Милорд, карета подана!
Мы вышли, сели в экипаж и поехали вон из дворца.
— Знаешь, твое высочество, была у меня одна интрижка, о которой я не вспоминал. Даже боялся вспоминать. Могли приписать измену родине… если бы компетентные органы узнали о ней.
— Как интересно, расскажи! Опять в Афганистане?
— Да.
— У тебя жизнь делится на три части. Учеба в училище и Афганистан. А что ты делал между этими двумя этапами? По этому периоду полный пробел.
— Там ничего интересного нет. Это период классовой борьбы с тещей, — неохотно ответил я. Вспоминать Люськину мать я не хотел. Не сложилась у нас с ней любовь и понимание.
Я, как сейчас, помню разговоры мамы и дочки.
— Твой зарплату получил?
— Да, мама.
— А что купил тебе?
— Да ничего.
— Не любит, значит. И чего ты, дура, его терпишь?
— Мама, как ты можешь так говорить. Витя хороший!
— Кобель он хороший, небось на баб премии тратит.
— Мама, он не получает премии.
— Вот и плохо, а твой отец получал. И что ты держишься за него?
— Мама, ты сама нас поженила!
— Сама! Сама! Вечно во всем мать обвиняешь. У тебя своя голова есть.
И за что, скажите, мне ее любить? Ну, это я отклонился от темы. Карета медленно катила по городу, покачиваясь на брусчатке. А я вспоминал.
Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Июнь. Я прибыл в Кабул по какой-то надобности, и меня на втором этаже представительства перехватил начальник второго отдела, полковник Капустин.
— Глухов, зайди к коменданту, у него для тебя есть дело.
Я поморщился, опять чем-нибудь нагрузят. Все местные ловко рассосались, вот и нашли крайнего.
Комендант дал мне двух помощников и свою "Волгу" с водителем.
— Витя, приехала комиссия или делегация ЮНИСЕФ, там наши будут, надо будет сопроводить и охранять.
— А че они тут забыли? — Эта организация занималась чем-то связанным с детьми.
— Не знаю, пару часов поездите по детским приютам, подарки раздадите, и все. С меня печи, капельницы и две бутылки. Выручишь?
— Для тебя, родной Роман Михайлович, все что угодно. Печи — это круто!
— Тогда езжай к посольству. Там подхватишь посольского, и он скажет, куда рулить.
От посольства мы поехали к зоопарку. А там! А там была она, королева! У меня захватило дух, и женщина это заметила, улыбнулась и с легким акцентом спросила: