Второе дно
Шрифт:
Остановиться я смогла только на чердаке, не сумев отыскать место, где альциона вчера распорола мне руку.
Памятный сундук с ветошью стоял на месте, нетронутый. Ворох перьев, ярко отметивший масштаб моей недальновидности, исчез. Несколько темных капелек крови — тоже.
— Что за…
Из-за плеча повеяло холодком. Я покрылась мурашками и резко обернулась — но, разумеется, ничего не увидела. Зато выбившийся из пучка локон вдруг затрепетал, словно на него кто-то подул, отбрасывая с лица.
Я ругнулась и непреклонно подмела чердак, прежде чем спуститься с твердым намерением вернуть весь уборочный инвентарь на место
Согнав воду с досок, я вернулась в домик и под заинтересованный свист альционы достала из шкатулки два маленьких зеркальца, установив их на кухонном столе под углом друг к другу, так что на меня уставились две одинаково взмыленные ведьмы. Я наморщила губы и вытащила из волос шпильку.
Зеркальца были маловаты, но других в моем домике не водилось. Я отсела подальше, раздраженно перебросив распущенные волосы за спину. За левым плечом они словно наткнулись на что-то, и две ведьмы в зеркалах стали куда больше походить на взъерошенных кикимор, но я только потерла руками лицо и негромко велела:
— Явись, мертвый, незваный!
Повеяло холодом, откуда-то донесся шум быстрых крыльев. Первой в зеркалах явилась альциона — незваная, но, очевидно, живая. Я вздрогнула, когда она обрушилась на мое плечо — правое. На левое она с некоторых пор не посягала вовсе, и, пожалуй, мне было чересчур интересно, почему.
Призрак не отзывался.
— Явись, мертвый, незваный! — с нажимом повторила я, подавшись вперед, — но в зеркальцах по-прежнему отражалась только я да альциона. За левым плечом было пусто.
Я не поленилась встать и задернуть занавески, заподозрив, что духа смущает дневной свет. Кухонька погрузилась в полумрак, шелестящий за окном ливень будто стал громче — но и третий призыв остался без ответа, что могло значить только одно: я звала неправильно.
— Явись, мертвый, призванный! — сама себе не веря, произнесла я: во время спиритического сеанса мне и в голову не приходило целенаправленно кого-то звать, и пустота за левым плечом моего отражения только подтверждала самую неадекватную догадку.
Я глухо выругалась, помассировала виски, едва не спихнув альциону, — и, чувствуя себя круглой дурой, обреченно пробормотала:
— Явись, живой, незваный!
Здравый смысл подсказывал, что на подобный призыв вполне мог явиться хоть юный Терренс, хоть сам Тао, будь он неладен; взгляд я поднимала неохотно, заранее догадываясь, что увиденное мне не понравится.
И, разумеется, не ошиблась.
За спиной обоих моих отражений стоял, положив руку мне на левое плечо, седой изможденный мужчина. Возраст изрезал его лицо глубокими морщинами и неподъемным грузом улегся на плечи, потихоньку пригибая к земле, но даже он ничего не смог поделать с упрямой линией рта и проницательным взглядом выцветших от старости глаз. Под ногтями на его руке темнела грязь. На расшитую золотом церемониальную мантию налип нежный голубой пух, и между резных зубцов короны застряло длинное маховое перо.
Сквозь
Его Величество просвечивали очертания печи и задернутые занавески, и я внезапно со всей ясностью поняла, почему мама на спиритических сеансах никогда не ограничивается именем и титулом, норовя зачитать половину биографии вызываемого духа.Король когда-то тоже был Ричардом Аллистером, принцем Вайтонским, и то, что его дух сейчас ошивался в глухих колониях, определенно не значило для Вайтонской Империи ничего хорошего. Как и то, что первый наследник престола ошивался вообще неведомо где.
— Так вот почему Тао сказал, что у него нет нескольких недель! — сообразила я.
Его Величество кивнул и невесело улыбнулся. Блеснули испачканные в багровом зубы, и я вдруг поняла, что под ногтями на его руке не грязь, а кровь.
Моя.
— Так вот почему… — устало повторила я и откинулась на спинку стула. Рука короля лежала на моем плече, как приклеенная.
О ритуале изгнания не могло быть и речи. Его Величество умирал — потому его дух так легко откликнулся на зов вместо нынешнего принца, потому и последовал за мной: я еще могла подпитать его, отсрочивая неизбежное и позволяя выиграть еще немного времени для Тао и Кристиана. Уж король-то прекрасно понимал: одно дело, если он, не отыскав пропажу, благословит на правление младшего сына, и совсем другое — если тот взойдет на престол сам, когда умрет его отец, а старший брат будет считаться пропавшим без вести. Мир в Вайтоне со всеми его недовольными колониями и без того был слишком шатким, чтобы давать такой роскошный повод для беспорядков.
А благословить король никого уже не мог. Если его дух здесь, значит, тело сейчас в лучшем случае в коме.
Я обреченно выругалась и достала глубокую миску. Собравшись с мыслями, вытянула над ней левое предплечье, где только-только покрылся коркой след от ранки, и отвернулась, когда альциона с готовностью спорхнула с моего плеча на стол.
Тао требовалось больше времени, а значит, королю нужны силы, чтобы держаться как можно дольше. Для моего предплечья это не значило ничего хорошего.
Меньше всего на свете мне хотелось лезть в политические игрища. Я искренне считала себя женщиной скромных запросов. Меня вполне устроило бы, если бы мне вернули мою простынку, подарили приличную чернильницу и оставили в покое, позволив самозабвенно осваивать новые рецепты печенья и соревноваться с миссис Патмор в специфической местной кулинарии. В общем-то, я даже от приглашения на выступление мисс Ламаи Вонграт была готова отказаться ради возможности вернуться к привычному быту.
Но меня уже никто не спрашивал.
Оставив призрака над миской крови, я перевязала многострадальное предплечье, сварила себе куда более тривиальное какао и устроилась на скамейке на веранде, кутаясь в накидку. Ливень перестал, но море все еще волновалось, и мои мысли были беспокойными и мутными, как нахлынувшая с приливом вода.
Тао полагал, что к пропаже принца имеет отношение община Ратана, и пытался запугать ее главу. А в результате получил боевым посохом по ребрам и едва не отдал концы. Я бы предположила, что запугивание не удалось, но слишком хорошо помнила, как мистер Анги едва не устроил истерику прямо в гостиной Мангроув-парка. Он боялся — до холодного пота и трясущихся рук, до крика — но, очевидно, никак не мог повлиять на ситуацию, иначе давно бы попытался со мной договориться.