Второе пришествие

Девушка не просто рьяна, но убедительно, аргументировано отстаивала свою позицию, и Введенский быстро проникся восторгом к ее полемическим талантам. Откуда она такая взялась, даже обидно, что раньше он был с ней не знаком. И при первой же возможности познакомился со спорщицей.

Но Вера особой радости не проявила, наоборот, упрекнула, что он отмалчивается. Немного обидевшись, он в свою очередь упрекнул девушку, что та чересчур горячится, а это мешает ей задумываться над доводами оппонентов. Нельзя быть столь уверенным в своей правоте, это признак ограниченности ума.

Введенский полагал, что такое замечание обидит Веру, и она откажется от дальнейшего общения с ним. Но все произошло ровно наоборот, она внимательно отнеслась к его словам. И во время очередной дискуссии вела себя более сдержано, внимательно выслушивала оппонента, что не замечалось за ней ранее. А затем подошла к нему и поблагодарила Марка за преподнесенный урок. Эти слова настолько поразили его, что он почувствовал внезапное волнение.

В тот раз они скорей не подружились, а только познакомились. Смена в лагере продолжалась всего неделю, и они разъехались. Их новая встреча произошла через год, в университете. Вера поступила на первый курс, а он учился на последнем. Он увидел ее в коридоре, и сразу же ощутил всполохи прежних чувств. Введенский подошел к ней и заметил, что и она обрадовалась их встрече. Хотя при ее сдержанности глагол "радоваться" не совсем подходил для данного случая; если она и радовалась, то внешне это никак не проявляла. Но ему показалось, что ее глаза вспыхнули, и он счел это хорошим предзнаменованием.

Их сближение происходило постепенно, понадобилось еще несколько лет, прежде чем у них начался роман. Да и то довольно странный, он сводился преимущественно к бесконечным разговорам. О чем они только не говорили, на какие темы только не спорили. Марк получал от этих дискуссий огромное удовольствие, хотя ему сильно не хватало в их отношениях чувственного аспекта. Он ограничивался лишь поцелуями в щеку при встрече и расставании. Но Вера была в этом вопросе тверда, как скала, хотя совсем не являлась пуританкой. И без стеснения обсуждала с ним вопросы секса. Но дальше слов дело не двигалось, и с какого-то момента Марк смирился и с этим, хотя сделать это было совсем не просто. Но он по-настоящему любил девушку, и понимал, чтобы сохранить эту любовь, он вынужден чем-то пожертвовать.

Но сейчас, смотря на Веру, он думал о другом. Их отношения подвергаются самому сильному испытанию. И у него нет уверенности, что они его переживут. Есть вещи, через которые люди не могут переступить, они так важны, что отказ от них расценивается, как отступничество от самого себя, нечто такое, что невозможно сделать ни при каких обстоятельствах. Когда-то он и сам так думал, но постепенно что-то в этом плане стало в нем меняться. В какой-то момент он понял, что нет ничего такого, от чего нельзя отказаться. Все эти представления о святотатстве не более чем заторможенность ума, его зацикливании на каких-то понятиях, которым он под влиянием укоренившихся представлений придает излишнюю значимость. А это сильно мешает свободному поиску истины. Но как донести эту мысль до Веры? Не то, что она не способна ее понять, тут нет сомнений, а вот принять ее ей будет трудно. В слишком ортодоксальной семье она воспитывалась. И даже странно, что сформировалась столь свободомыслящей для своего круга. Когда-то ему хотелось, чтобы Вера сделала бы следующий шаг, и вышла за его пределы. Но несколько неожиданно для него эти попытки она решительно пресекла. Они тогда впервые едва не поссорились. Но вовремя остановились и не стали нагнетать ситуацию, заключив компромиссное соглашение. На этой точке они и замерли и пребывают до сих пор. Он не перековывает ее в свою веру, она не пытается внушить ему свои представления. Но Марк предчувствовал, что это согласие и хрупкое и недолгое. Рано или поздно оно нарушится, произойдут события, которые заставят их на многое посмотреть по-иному. И теперь, кажется, они произошли.

Вера как-то не совсем уверенно вошла в его квартиру, словно сомневаясь, а следовало ли это делать. Введенский был уверен, что такое ее поведение связано с его книгой. Других причин просто быть не может. Значит, предстоит нелегкий разговор. Сколько их еще его ожидает в ближайшем будущем? А ведь это только начало. Что последует дальше?

– Рад тебе видеть, - произнес Введенский. Он осторожно поцеловал девушку в щеку, так как не был уверен, что она не отвергнет его поцелуй. Но Вера никак не отреагировала на него, словно бы он дотронулся губами не до ее щеки, а до лица манекена.

Она села в кресло, но вопреки обыкновению не смотрела на него, ее взгляд был устремлен куда-то в сторону. Введенский тихо вздохнул, он знал ее характер, в такой неподвижной позиции пребывать она может долго. Упорству и упрямству ей не занимать.

Он занял место напротив нее.

– Ничего не хочешь мне сказать?
– спросил он.

Вера кивнула головой.

– Я прочитала твою книгу.

– Я рад, - пробормотал он. На самом деле, он бы скорей предпочел, чтобы она ее не читала, хотя понимал, что это совершенно нереально. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Только этот тезис часто трудно бывает принять.

– Мне страшно, - вдруг огорошила его Вера.

– Страшно? Но чего ты испугалась?

– А если ты прав?

Таких слов от нее он не ожидал.

– Но это же замечательно. Помнишь, в Евангелии от Иоанна, Иисус говорит: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными".

– Помню.

– Но тогда ты должна радоваться, что у тебя появился такой шанс.

– Должна, - согласилась Вера.
– Но не могу.

Введенский хорошо ее понимал, он и сам поначалу сильно мучился, когда писал книгу. Но с какого-то момента пришло освобождение, он вдруг ощутил, как тяжелый груз прошлых представлений вдруг куда-то исчез, а взамен пришла та самая вожделенная свобода. И сразу стало гораздо проще, да и голова заработала совсем по-другому, мысли потекли легко и обильно.

Марк сел перед Верой на колени и взял ее ладонь в свою руку.

– Вера, любимая, я отлично понимаю, как тебе нелегко. Мы все заложники наших представлений. Это невероятно тяжкий груз. Но именно поэтому от него надо непременно освобождаться. Как бы тяжело это не было.

– А если очень тяжело, так тяжело еще не было.

Введенский не сразу нашелся что сказать.

– Чем тяжелей, тем больше необходимости это сделать. Это означает, что груз настолько велик, что пригибает к земле. И очень немногие способны его сбросить и выпрямиться.

– Считаешь, что тебе удалось?

Введенский покачал головой.

– Нет, до этого далеко. Это только первый шаг. Хотя, быть может быть, самый трудный.

– Скажи, Марк, ты действительно полагаешь, что церковь не нужна, что она приносит больше вреда, чем пользы?

– Да, - не сразу ответил Введенский. Я давно это чувствовал, но когда писал книгу, когда изучал источники, делал анализ, то убедился в этом окончательно. И вряд ли меня кто-то сумеет переубедить. Не хочу тебя обманывать.

– Знаешь, я дала твою книгу отцу. Он обещал ее прочесть в ближайшие дни. Он уже слышал о ней.

– И что он сказал?
– Введенский знал, что Вера очень любила и уважала отца, он был для нее высшим моральным авторитетом. Так же, как для него свой отец.

– Он был непривычно хмурым. Посмотрел на меня долгим взглядом, но больше не сказал ничего.

– Ты же понимаешь, он не примет моей книги.

– Да, - согласилась Вера.

– Что же тогда?

– Не знаю.

Марк понимал, какой не простой выбор придется сделать Вере, и ему стало ее жалко. Но и он не может ничего изменить. Это уже не в его силах. Еще до написания книги, такой шанс был, но сейчас его уже нет. Все же правильно сказано в Библии: " Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Если слово произнесено, оно останется в веках. И никакая сила не способна его выкорчевать.

– Нам предстоят непростые времена, Вера, - тихо произнес он.

– Это я уже поняла.

– И что ты думаешь об этом?

– Ничего.

– Как ничего?
– изумился он.

– Так, ничего не думаю, - пожал она плечами.

– Но ведь от этого, возможно, зависит наша с тобой судьба.

– Да, возможно.

– Но тогда, прости, не понимаю.

– Но что ты хочешь от меня. Даже если ты прав, мне трудно согласиться с твоей правотой. И я ничего не могу с собой поделать. Я словно бы разрываюсь на части. Это так мучительно.