Второй Беличий Песок

Лестничные пролёты, чтобы подниматься на второй и третий этаж изб, содержались снаружи, чтобы не занимать места внутри; Макузь туда тоже частенько карабкался, хотя в основном обитал снизу, на перваче. Это выливалось в надобность дежурить по печке, но зато было проще выносить парашу. Как это обычно и бывало, при входе в тёплое помещение в нос било запахами, отличавшимися от полевых - кормом, сухим деревом, смолой и тому подобным. Вокруг печки всегда случалось некоторое столпотворение, так что грызи не особенно расцокивались, а сосредоточенно трясли, чтобы побыстрее закруглиться с этим. Огромные пуховые хвосты белок занимали буквально всё свободное пространство на кухне, так что столы тут были высокие и с бортиками, воизбежание.

– Грызаный стыд!
– цокнул Макузь, - Ваши хвосты занимают буквально всё свободное пространство на кухне!

– Открытие просто на семёрочку, - хмыкнула Фира, продолжая чистить клубни.

Протиснувшись между хвостами - что было несложно - грызь поставил вёдро на положенное место, убрал плавающие на воде куски линялого пуха, и этим остался доволен. Как и всякий грызь, ему очень нравился тот факт, что сегодня ведро, и вчера ведро, и завтра ведро, и уже пухова туча дней по ведру. Убедившись, что возня идёт по плану, Макузь тут же ныкнулся к своему окну.

У окна, за перегородкой от той же самой кухни, находился небольшой закуток между стеной и шкафом, где имелся столик - хотя многие цокали что это "стол", всё-таки это был столик. Сдесь различные грызи - и в основном Макузь - возились с написанным на бумаге, тоесть читали и делали записи, а Фира Олушина шила варежки. Дело было в том, что найти на зиму действительно удобное рабочее место не так-то просто, потому как стёкла, вставленные в окно, были далеко не так доступны, как хотелось бы. Поэтому пока у белки не было подходящего места, она уютилась в учгнезде - что впрочем всем было в пушнину: варежки - штука полезная.

В шкаф соответственно было навалено всего помалу - и коробок с катушками ниток, и пергаментных свитков, и печатных бумажных книжек, и всякое такое подобное. Макузь приступал незамедлительно, потому как сидеть и ждать корма - тупо; грызь вытащил пачку листков третьесортной бумаги, с вечера заботливо сныканных под доску, и поднеся их к маслянке, припомнил на чём остановился. Писать - да и читать тоже - под маслянным светильником можно было минут пять, после чего глаза отказывались продолжать; собственно поэтому Макузь и имел выделенное место у настоящего стеклянного окна. Теперь, подумал грызь, можно помусолить мысли, пока не рассветёт, а подспудно покормиться.

В избе было довольно тихо, потому как клубни при варке грохота не издают, а белки были не любители мозолить друг другу уши, и если кто-то начинал цоцо, то обычно или выходил из помещения, или просто брал ушную раковину и цокал туда прямо по назначению. Это весьма способствовало тому, чтобы каждое грызо чувствовало себя как дома. Значит что, цокнул себе Макузь, белко из цокалища Афигино пишут, что у них не в пух действует смазка для механизмов. Странное дело, потому как такая же смазка в других цокалищах действует ещё как в пух; следовательно, нужно докопаться до причины. Эти распухяи ещё и подробностей в вольном изложении прислали - листов сорок, причём в очень вольном, так что в нулевую очередь попробуй расшифруй...

Возле двери оглушительно загавкал Ежовый, огромное животное, которое постоянно заходило в дом греться, а грызи, чтобы зря не валялся, вытирали об него лапы.

– Зачем лаять как собака?!
– возмутился Хлутыш.

– Так он и есть собака, - пожала плечами Фира, - Ему глупо кудахтать, кпримеру.

– Куд-куд-кудахтать?...

Собаку выпустили, чтоб не оглушала своим кудахтаньем... тоесть, гавканьем, а грызи проржались и вернулись каждый к своей возне. Макузь не успел особенно забить голову, когда корм подоспел и пришлось его употребить по назначению - что впрочем, ясное дело, не особо обременяло, если не цокнуть наоборот. Варёная репа и потаты, к тому же посыпанные солью, вызвали большое годование в туловище. Дежурившая по печке Фира вылила оставшийся от варки кипяток в лапомойник, так что появилась возможность и сполоснуть лапы.

Серая плотная облачность не давала рассвету особенно разгуляться, но всё равно стало почти светло, так что если вдобавок не гасить светильник - сойдёт. Грызь устроился на маленьком ящике, набитом сухим мхом, и пользуясь "кратким словарём сокращений, какие приходят обычно под уши", расшифровал оставшиеся манускрипты. Ну тут примерно понятно, сразу решил Макузь, скорее всего неправильно смешивают с жиром. Но не факт. Раздумывая про не факт, он неизбежно пырился на белку, которая сидела привалившись к шкафу и ловкими движениями лапок прошивала куски материи, превращая оные в варежки. Фира была очень пуховая - что впрочем по умолчанию, потому как белки все пуховые - а также рыже-серая с белым брюшком, и развесистыми кисточками на пушистых ушках. Одна только возможность потаращиться ушами на эту зверушку весьма подогревала Макузя. У белки были бельчата и согрызун, обитавшие в гнезде невдалеке, килошагах в пяти - это считалось тоже "в Щенкове"; когда она накапливала работы по прошивке изделий, то добиралась досюдова и бывало, оставалась на несколько дней, пока не растрепливала всю возню.

Эта белка Макузю весьма нравилась, что впрочем ни разу не оригинально - ему вообще нравились зверьки, так что и. Вслуху этого грызь всегда старался помогать ей, хотя возможностей для этого много и не имелось - как и всякая белка, Фира всё любила сделать лично. Видимо придётся лично тащиться в библиотеку, подумал Макузь с некоторым опушневанием - потому что таскаться туда уже слегка надоело, чуть что - в хранилище, как овощ, честно цокнуть.

– Света нынче нипущища нету, - тихо цокнула Фира, глядя в окно. Нельзя было цокнуть, чтобы это её особенно расстроило, - Зато облака такие серые, как лисий пух.

– Лисий?
– удивился Макузь, - Йа думал, лисы рыжие.

– Это где как, у нас в околотке серые, - белка задумчиво поглядела на небо, плоховато видное через замёрзшее стекло, - Короче цокнуть, облака в пух.

– Да облака они всегда в пух, - не мог не согласиться грызь, и согласился, - Вот когда мозги выносят - это мимо пуха...

Когда рассвело настолько, что дальше уже явно светать не будет, Макузь выбрался из помещения, поднялся по лестницам на третий этаж и прошёл мимо трёх башен, в 17ю избу, вовсю дыша воздухом. Если через пол-дня морозец мог и поднадоесть, то выйти ненадолго - вообще чистые орехи. Кстати о, подумал грызь, вынул из кармана один таковой и с хрустом разгрыз. По пути он также напоролся на Хоря - не на того который на четырёх лапах и живёт в норе, а на белкача по имени Хорь.

– Мак, есть мешки, - цокнул тот, - Надо бы зайти в мехсарай, там пригнали какую-то колымагу, хотят чтобы эт-самое, а из тамошних никто не шарит.

– Им допуха как срочно? Если нет, то ну к курицам, потом как-нибудь. Авось к тому времени сами разберутся.

А то взяли привычку, как что - сразу к жажинеру. Чини, чини, чини, чини. Данунапух. Выбросив это из-под ушей, он скользнул в дверь, чтобы не выпускать тёплый воздух, обошёл перегородки, делившие избу на помещения, протиснулся между предметами и порывшись в шкафу, изъял необходимую документацию, которая просвещала, где взять другую документацию - тобишь, там имелись списки книг и номера полок, где таковые находились, потому что иначе найти что-либо в нескольких избах, забитых бумагой и свитками - дело почти дохлое. Пройдя к указанному шкафу, Макузь обнаружил там пустое место и почесал за раковиной, которая ушная. Он уже прекрасно знал, что материалы библиотеки грызи хранят бережно и куда попало не утаскивают, а если нет на месте - значит кто-то использует по назначению, сидючи на этаж ниже.

Предвкушение Возни всегда было достаточной мотивацией для грызей, так что до самой Возни они добирались быстро - а Макузь был таким же грызем, как и десять из десяти оных. Вслуху этого перспектива длительного нагруза головы его ничуть не пугала, а местами и радовала. По пути пришлось снова ржать, потому что снизу кто-то подпевал

Произвол, произвол - вот такая пухня!

Распушился, и вся недолга!

Произвол, произвол, через грань перешёл...

– И заткнись, не заткнули пока!
– закончил другой голос.