Второй шанс на счастье

Богдан поднимается и садится рядом, запускает пальцы в мои волосы, поворачивая голову в сторону. Наклоняется, словно пытается поймать мой рассредоточенный взгляд.

— Ты была со мной? Или нет?

Игнорирую его вопрос.

— Сегодня подходящий день. Кажется. Это всё, что должно тебя волновать, — прикрываю глаза, чтобы не видеть ничего. — Когда прийти в следующий раз или мы будем ждать результатов сегодняшних попыток зачатия?

Богдан массирует пальцами кожу моей головы. От каждого прикосновения пальцами по телу расползаются приятные мурашки.

Как он может быть таким циничным, а через минуту пачкать осторожной нежностью? Он меня её не усмиряет, а именно пачкает, заставляя после краткой ласки надеяться на что-то. Богдан словно в отместку тоже игнорирует мой вопрос, задавая свой:

— Ты любишь своего мужа? Вы выглядели очень сплочённо, когда договаривались о сделке. Плечом к плечу, как бойцы одного фронта.

Мы словно играем в «глухой телефон».

— Это называется семья, Богдан, — ложь выскальзывает легко и просто. — Когда кто-то хочет её разрушить, связи крепчают, чтобы выстоять в трудные времена.

— Семья.

— Да. Видимо, тебе незнакомо это слово. Но ты очень хочешь узнать, каково это — любить так, чтобы быть согласным на любые жертвы.

— О, твой муж тоже скорбит? Только идиот бы не понял, что ты ляжешь под меня. И что потом, Марь-яна?

— Ничего.

Богдан начинает одеваться.

— Насчёт одного ты права, Марьяна. Между вами не будет ничего в постели за этот год. Я предупредил его, чтобы не касался тебя и пальцем. Ребёнок должен быть только моим!

Я позволяю себе перевернуться на спину и вытянуться всем телом под алчным взглядом Богдана. Ложусь на бок, подпирая голову локтём.

— Только пальцами, Богдан? Есть и другие способы, чтобы гарантированно не забеременеть, но… — тихо смеюсь. Злю его. Не понимаю, зачем делаю это. Просто хочу уязвить, уколоть, сделать больнее в ответ.

Богдан резко наклоняется надо мной.

— Если хочешь знать подробности, я исключил любой физический контакт. Больше он не ляжет с тобой в постель и не ударит.

— Будешь разглядывать моё тело на предмет синяков и гематом?

— Буду. Исключено всё.

— Если я ударюсь, действительно ударюсь о лестницу или об угол…

— Значит, об этот угол ударится твой муж и лишится всего, о чём мы договаривались. Точка.

Богдан бросает слова скупо и резко. Он зол.

— Ты говорил с мужем обо мне? — внезапно спрашиваю я.

— О том, чтобы он не вздумал почесать об тебя своим кулаки ещё раз, я намекнул ему сразу же! В тот день, когда увидел на тебя синяк, — хоть на этот раз он не увиливает от ответа, а говорит прямо. — Не удержался. Сказал, что случайно пересёкся с тобой в торговом центре и заметил, что ты не в форме. Поинтересовался, всё ли в порядке с твоим здоровьем, если ты налетаешь лицом на стены. Может, показать врачу и исключить возможность головокружения? Или дело в другом, но в таком случае я не желаю связываться с тем, кто поднимает руку на члена моей семьи…

— На члена твоей семьи? — недоумеваю, потом протягиваю. — А-а-а, я же двоюродная сестра твоей жены.

Смеюсь. Но потом до меня доходит, что в тот день я уехала гулять с Богданом, а муж выглядел как само спокойствие. Чуть позже у нас был разговор, в котором Виталий быстро открестился от Макса. Быстро и чересчур спокойно…

И только сейчас я понимаю, что после звонка Богдана мой муж сложил один плюс один и додумался, что Макс — не его сын раньше, чем я прямо сказала мужу об этом. И всё, что было потом — постановка, хорошо отрепетированная Виталием заранее.

Каждое слово, каждая эмоция были хорошо просчитаны. И с сыном муж решил вопрос так, чтобы заставить меня плясать под его дудку. С пониманием происходящего желание вырваться из этого порочного круга только усиливается. Какой-то части меня обидно находиться рядом с Богданом. Но по большему счёту плевать. Я просто лежу и разглядываю причудливый танец света, падающего из окна.

— Марьян, тебе нехорошо?

Богдан наклоняется и обеспокоенно разглядывает моё лицо. Гладит пальцами щёки и скулы.

— Сейчас ты переживаешь за меня по-настоящему или просто хочешь, чтобы я как можно быстрее покинула твой офис? — тихо спрашиваю я.

Мужчина замирает надо мной. Короткая пауза. Я могла бы использовать её по разному, но вместо этого притягиваю к себе Богдана. Крепко схлёстываю руки за его шеей и тяну. Он почти падает, распластывается на моём теле. Пуговицы рубашки и металлическая пряжка ремня натирают мою кожу. Но я не обращаю на это внимания. Целую его губы. Упрямые и жёсткие, но сдающиеся под моим напором.

Он продолжает ласку языком и выводит жаркие спирали у меня во рту. Вновь с головой окунает в беспамятство. Его одежда летит куда-то в сторону, а мне не нужно раздеваться вовсе. Я до сих пор обнажена и готова принять его. Снова.

Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Богдан просто играет со мной в месть, пользуется моим телом и срывает свою злость из-за неудавшихся отношений. Наверное, я должна испытывать отвращение и ненависть. Но ничего из этого нет. Я чувствую себя недолюбленной и недоласканной. Во мне слишком много чувств и желания, очень долго дремавших взаперти.

Секс в браке с Виталием был для меня рутинным обязательством. Я прекрасно понимаю, почему он начал погуливать налево. Я нравилась ему, как женщина, по-настоящему нравилась. Он испытывал ко мне плотское влечение. Но я не могла и не хотела дать ему то, в чём он нуждался. Виталию нужна была в постели раскрепощённая любовница, готовая на эксперименты. Но вместо этого ему приходилось иметь дело со мной, лежащей под ним с жертвенным видом. Каждый раз я словно отбывала трудовую повинность. Движения становились рублеными и скованными, жесты угловатыми.

Супруг даже как-то поднял эту тему. На людях, говорил он, ты смотришься удивительно мягкой и изящной, держишься чувственно и эротично. Но в постели превращаешься в бревно. Куда исчезает магия, Марьяш?

Магия никуда не исчезает. Но и не появляется, если нет искры и запала. Секс у женщины всегда в голове. И от одного запаха твоего мужчины может вести так, словно получила порцию обжигающей ласки. Рядом всегда должен находиться Твой. Тот самый мужчина, срывающий планки. Жестом. Взглядом. Скупой, но сильной эмоцией. И всё остальное кажется уже не важным.