Второй Шанс

— Зачем же ты тогда?..

— Не удержался. Как ветер смеется, знаешь? Вот и надо мной посмеялся: дня не прошло, как я о ее смерти узнал, и тут на мое прошение о переводе ответ пришел. Утвердили… Я-то, конечно, на попятную, просил меня хоть куда, неважно, только бы оттуда, но… И тут, значит, пили мы. Ну, праздник, понимаешь? А мы-то не стража, чтобы в праздник мостовую пятками чесать… И тут он. Угощает всех… Капитан ведь.

— Ага, и покоя от него никому не было, да?

— Не больше, чем от многих солдат из простых. Куролесил, конечно, знатно, по чину. От него та беда была, что ему слово против все сказать боялись из-за дядюшки – не то, что простым. Ты думаешь, иные солдаты до баб меньше охочи? Или кулаки почесать?

— Странный ты, — возмутилась я. – Почему ты так о нем говоришь? Как будто защищаешь!

— Я не странный. У меня просто времени подумать в камере хватило. Сначала, конечно, я себя кругом правым считал. А потом что-то мыслишка мелькнула, что не так все просто. Ну, обозвал он ее шлюхой при мне, да? А как бабу назвать, которая при живом женихе к другому в койку пошла? Сволочь он, конечно. Не оправдываю я его. Но она-то свой выбор сама сделала! А тогда я не думал. Вообще. Просто встал, сказал ему заткнуться. Потом в зубы. Потом нож. Бил – не думал. Одним движением, как рука пошла. От уха до уха… и ушел. Руки в крови… И так и не думал ни о чем. Кровавый туман перед глазами… Как волк. Сначала из города. Стену перелез… я же раньше… — он запнулся, — да неважно… И ушел. В одной рубахе, как был. И с ножом. Как не замерз насмерть, не знаю. Сколько-то дней плутал… не считал. Потом в снег зарылся, чтоб не окочуриться совсем. Очухался уже тогда, когда бить начали, — Святоша закончил говорить уже почти монотонно и глядя перед собой в пустоту. В его глазах словно потушили свет. Тогда я и заметила, что они были совершенно серыми. Как иней или седина, с темными ободками.

— Как же ты себе ноги не отморозил? – удивилась я, хотя чувствовала – ему не очень-то важно, слушаю я его или нет. – Ты ж босой был.

— Сначала – нет, — мрачно сказал Святоша. – Сапоги с меня уже потом стащили. То ли хотели помучить, то ли просто глянулись кому. Неплохие были. Да и вообще-то мне холод нипочем, долго терпеть могу. Поэтому и хотел на севере поселиться.

— Вот оно как… Слушай, а сколько ты уже зим видел?

Святоша удивленно глянул на меня:

— С чего это такой вопрос? Двадцать шесть. А что?

— Да просто мне тут подумалось, — полусонно сказала я, — что одна эта зима всех предыдущих тебе стоит.

Он прыснул:

— Спи. Шутница…

Я не видела в этом ничего смешного, но мои глаза уже и впрямь закрывались.

Из плена серых, но тревожных снов меня вырвал тычок под ребра. Мои веки все еще были тяжелы. За окном была глубокая ночь.

Меня толкнули еще раз. Я оторвала голову от стола и услышала обеспокоенный шепот Святоши:

— Просыпайся, тревога! Ну!

— Что случилось? — зевая, спросила я.

— Сама посмотри. Да не на меня, в окно!

В колючей, липнущей к окну пурге зияли желтые пятна масляных фонарей и раздавались чьи-то грубые голоса. Вот кто-то прошел совсем близко к окну, и я различила гербовую накидку Ароса. Этой нехитрой картины оказалось достаточно, чтобы разом согнать с меня всякий намек на сонливость.

— Догнали, — выдохнула я.

— Ага, — кивнул Святоша как-то обреченно. — Чай, не на крестьянских кобылках скакали. Князь Гельхельм скакунов с Нижних Лугов заказывает, где уж тут удрать...

— Что будем делать?

Брови Святоши сошлись в один угол, сделав его лицо почти старым.

— Ну, я же сказал. Забыла?

В дверь таверны забухали кулаком. Час был поздний, хозяин уже заложил вход массивной перекладиной. Шумела пурга, шумели за окном ночные гости, ржали лошади…

— Ты вот сейчас сидишь тут очень тихо, — продолжал Святоша, понизив голос до шепота. – Даже не шевелишься, ясно?

— И что?

— И просто смотришь, что будет. Ну, повтори, что я сказал!

— Что?..

— Что ты сидишь… и… ну?

Подошедший к двери хозяин отлетел, когда она сорвалась с петель, не выдержав пурги и грубой силы. Ноги в тяжелых сапогах ступили на скрипучие половицы, в тусклом свете блеснули алебарды. Святоша одним прыжком оказался у стойки, схватил воткнутый в столешницу нож и кинулся на вошедших, точно горная кошка.

А они уж точно не ожидали такого натиска. Короткий, радостный блеск стали, дикий крик, поток крови из чьего-то лица… Порывистый перехват алебарды у падающего тела, отскок назад, медленный блик на остром металле, направленный против смятенных, недоуменных, на шаг отступивших врагов.

Я зажала себе рот обеими руками, когда на меня неожиданно обрушилось осознание того, что Святоша имел в виду. И того, что он это серьезно. Вопреки его приказанию не двигаться, я оглянулась на окно. Отряд был невелик, насколько я могла судить.

— Сдавайся! — гулко рявкнул кто-то. – Именем князя Гельхельма Аросского!

— Зачем? – спокойно спросил Святоша. – Вы меня все равно убьете. Да и я никуда не бегу, видите? Подходите, берите! Ну!

На лицах стражников, обрамленных поблескивающими койфами, проступило некоторое уважение. Тот, кто призывал его сдаться, был явно чином повыше, судя по шлему.

— Слушай, парень, — сказал он. – Ну не надо, а? Ты же сам знаешь, что умрешь. А я тебя видел в деле, и знаю, что голыми руками мы тебя тоже не возьмем. Ну, чем мы-то провинились? Мы враги тебе, что ли? Мы только дело свое делаем. Зачем тебе эта кровь на руках? Не дури.

Лицо Святоши дрогнуло, и он усмехнулся.

— Дядя Гимбальт, ты, что ли? Тебя по мою душу послали?

Стражник вздохнул и стащил шлем.

— Я. Князь-то не дурак. Если ты за неделю в горах не скопытился, значит, второй раз ошибок повторять не станешь, и мелюзга тебя не словит. А за родную кровь он отомстить хочет. Сдавайся, парень. Не грязни душу.

Пальцы Святоши побелели от силы, с которой он стискивал древко. На меня никто не обращал внимания, и я кусала руки, стараясь удержать противный ком в горле.

— Анаки, — сказал стражник Гимбальт, — уж прости старика.

На столе по-прежнему стояла пара кружек, а у меня как раз было две руки. Я сцапала одну из кружек и запустила ею в Гимбальта, снявшего шлем совершенно зря. Глиняный сосуд был тяжел, а я все-таки обладала какой-никакой меткостью. Гимбальт охнул и начал слепо отклоняться назад, на собственных подчиненных, которые мигом отвлеклись от жертвы.

Вторая кружка полетела в окно, которое со стонущим звоном разбилось.

— Пошли, — крикнула я, сорвавшись на противный визг. – Ну, давай, айда!

Святоша, надо отдать ему должное, соображал очень быстро. И двигался тоже. Это рассказывать долго, а на самом деле счет шел на какие-то жалкие мгновения, которые я крала у судьбы, сама толком не понимая, зачем.

Сначала он схватил меня за талию и просто швырнул в проем. Отфыркиваясь в сугробе и глотая ветер, я увидела, как он выпрыгивает следом. Затем он дернул меня вверх, поднимая. Двое стражников, оставленных с лошадьми, дернулись, перехватывая оружие. Святоша просто влетел в седло ближайшего скакуна, сгреб меня за шкирку, и я почувствовала, как меня укладывают на лошадь поперек, словно какой-нибудь бесчувственный мешок. В голове снова зашумело, но на обмороки уже не оставалось времени.