Вторжение
Шрифт:
— Будь, по-вашему-с, — глухо отозвался адмирал. — Я готов повести эскадру, но при некоторых непременных условиях-с.
— И каких же? — поинтересовался я, отметив про себя, что при волнении тот употребляет — «словоер» [2] вдвое чаще обычного.
В конце концов, мы сошлись на том, что Черноморский флот выйдет в море и, если окажется перед превосходящими силами противника, даст оборонительный бой, чтобы иметь возможность отойти под прикрытие береговых батарей. Если же, паче чаяния, силы будут равными, то и сражение состоится.
Но главным условием, стало… мое отсутствие! Адмиралы явно не хотели брать на себя личную ответственность. Сами погибнуть
— Константин Николаевич, — неожиданно согласился с ними Корнилов. — Жизнь вашего императорского высочества слишком ценна, чтобы понапрасну рисковать ей!
— Вы издеваетесь? — обвел я глазами присутствующих.
— В бою может случиться всякое, а ваша потеря, от чего упаси нас Господи, крайне негативно скажется на настроениях личного состава флота и гарнизона.
— Все верно, — закивали адмиралы. — Мы нисколько не сомневаемся в участии государя, но пока вы с нами во главе флота и армии нужды Севастополя будут для Петербурга первоочередными.
В этот момент, в зал, где мы совещались вошел Юшков и наклонился ко мне. Выслушав его доклад, я с трудом удержался от улыбки.
— Счастлив сообщить приятную новость, господа! Английский флот приближается к бухте. Да-да, французов и турок с ними нет. Так что наши силы более или менее равны…
Поскольку ветер сейчас слабый, да еще и со стороны моря, линкоры на рейд вывели с помощью буксиров. Выстроив линию, Нахимов, судя по всему, ожидал подхода противника, чтобы, как и собирался, дать оборонительный бой. Строго говоря, определенный смысл в этом был. К британцам в любой момент могли подойти союзники, а мы могли надеяться только на помощь береговых батарей и близость собственной базы. Случись нашим кораблям получить повреждения, им будет, где отремонтироваться. Вражеским судам для этого нужно идти как минимум в Константинополь.
Впрочем, все эти рассуждения я могу делать только как сторонний наблюдатель с Константиновского равелина. Последний, к слову, назван в честь моего дяди, несостоявшегося императора и невольного виновника восстания декабристов.
Но пока эскадры не сошлись, остается немного времени, а в мою премудрую голову лезли разные мысли.
Прокручивая в очередной раз в голове разговор с Меншиковым, я тщетно силился понять, все ли сделал как надо, нельзя ли было разыграть эту партию по-другому и не находил ответа. Все-таки старый интриган меня подловил. Телеграмма от государя — это серьезно. Никто, включая и меня, не может напрямую пойти против царской воли. Так что какое-то время придется светлейшего потерпеть. То, что он справится, надежды никакой нет, но пока об этом известно только мне.
С другой стороны, главнокомандующим все равно остаюсь я. Если Александр Сергеевич хочет рулить армейцами, так и флаг ему в руки! И если сам облажается, так и пусть и ответ держит. Правда, такая скользкая сволочь и в этом случае может вывернуться, но тут как говорится, будем поглядеть.
— Кто главный? — после недолгой паузы спросил я.
— Ваше императорское высочество! — не колеблясь, ответил князь.
— И мои приказы обязательны к исполнению?
— Вне всякого сомнения! Если они, конечно, разумны… нет не так, — спохватился Александр Сергеевич. — Сообразуются с военным искусством и сложившейся обстановкой!
— Хитришь, светлейший. Мой приказ о разорении Евпатории был правильным?
— Не могу не признать,
что да. Тут уж я виноват, ничего не скажешь. Не решился поставить под сомнение неприкосновенность частной собственности. Такое под силу только молодым и бесстрашным, как ваше высочество…Надтреснутый и, в общем, не особо приятный голос безбожно льстившего Меншикова стал слащавым. Не знаю, как ему удалось очаровать отца, но на меня его приемы не действовали совершенно.
— Вот и славно. Тогда изволь немедля выпустить приказ о наказании генералов Халецкого и Бутовича с занесением оного в служебный формуляр.
— Помилуйте, Константин Николаевич, но за что?!
— За неисполнение приказа главнокомандующего.
— Простите великодушно, но какого именно приказа?!
— А ты не знаешь?
— Ни сном, ни духом!
— Изволь, расскажу. Я ведь в Евпаторию не только 57-й казачий послал, но и оба гусарских полка. И что характерно, никто из них и шагу не сделал в том направлении. А теперь эти два павлина в ментиках, вместо того чтобы с неприятелем переведаться, сидят за нашим столом и мадеру лакают! Слава богу, Тацына оказался дельным офицером и без них управился. Так что, если ты и впрямь согласен служить под моим началом, соблаговоли их немедля примерно наказать. Своей властью!
— Кажется, я понимаю, в чем дело, — попытался вывернуться Меншиков. — Они выше чином и не захотели оказаться в подчинении войскового старшины…
— А мне похрен, что они там не захотели! Тем более, что никто их целовать казачьи задницы не заставлял! Прибыли бы и приняли командование. В общем, думай что хочешь, но терпеть подобные фокусы я не намерен. Так что или ты разберешься с ним, и я займусь тобой. Понял?
— Повеление вашего императорского высочества будет исполнено! — помрачнел князь.
Прежде чем прийти сюда, он наверняка успел заручиться поддержкой армейских генералов и вот теперь вынужден сдать их. Такая вот маленькая месть с моей стороны.
Впрочем, кажется, началось. С моря доносится отдаленный гул первых залпов, которые скоро слились в сплошную канонаду. В этот момент я почти возненавидел адмиралов, выдавивших меня на берег.
— Переживаете, Константин Николаевич? — отвлек меня Истомин, прибывший вместе со мной и остальными флотскими чинами, кому не нашлось места на идущих на врага кораблях.
— Есть немного. Душа рвется туда…
— Понимаю-с!
— А ты, Владимир Иванович?
— По совести говоря, чуть не проклял орлов на эполетах. Не произведи меня государь, вел сейчас в бой «Париж». Так-то вот…
— Как думаешь, — внезапно спросил я. — Отчего Нахимов не желал сразиться с союзниками. Боится?
— Вот уж ничуть! — возмутился адмирал. — Павел Степанович страха не ведает. Тут в ином дело…
— И в чем же?
— Ваше высочество позволит мне быть откровенным?
— Меньшего и не жду!
— Это все еще со времен Наварина повелось. Мы тогда все на «Азове» служили, под командованием Лазарева, светлая ему память! Павел Степанович, изволите видеть-с, в лейтенантах ходил, Владимир Алексеевич мичманом, а я, многогрешный, и вовсе только гардемарином успел стать. Но команда у нас была лихая…
— Так что?
— А вместе с нами в одной эскадре англичане и французы и на любом из их кораблей дело было поставлено как бы ни лучше, чем у нас! Но ведь остальные-то наши куда как хуже были. Нет, супротив турок с египтянами и мы молодцы, а вот случись тогда переведаться тогда с союзниками, даже и не знаю, что сталось бы. Вот с той пор и сидит внутри эта заноза.