Вторжение

— Как будет угодно вашему высочеству, — пробурчал Меншиков.

— Допрос продолжать, — приказал я, поднимаясь со стула. — Узнаете, что-то важное — докладывать в любое время дня и ночи!

— Слушаюсь! — вытянулся штаб-ротмистр Жолобов, исполнявший при Меншикове вместе с Вуншем и Саблером с Залесским все обязанности главного штаба и потому бывший занят круглые сутки, что называется, на разрыв…

— Я слышал, Тацына здесь?

— Так точно!

— Ко мне его.

Командир казачьего полка оказался примерно таким, как я его и представлял. По сравнению с армейскими и особенно гвардейскими офицерами немного расхлябан, но, что называется, себе на уме. Такие мне и нужны…

— Рад знакомству, полковник, — без лишних церемоний протянул ему руку. — Наслышан о твоих делах.

— Прошу прощения, ваше императорское высочество, — осторожно возразил казак, — но я только войсковой старшина!

— А ведь ты, князь, был прав, — пошутил я, глядя на недоумевающего Меншикова. — Никакой дисциплины. С начальством спорит, одет не по форме… я сказал, полковник, стало быть — полковник! Доклад государю с твоим представлением уже отправлен. Так что, прими от нас со светлейшим поздравления. А будешь и дальше столь же усердно бить супостата, помяни мое слово, еще до конца войны превосходительством станешь!

— Покорно благодарю, — немного растерялся от обилия посулов старый вояка.

Решение наградить командира 57 полка не было спонтанным. Во-первых, надо всем показать, что я инициативных людей не просто ценю, но и помогаю с карьерой. А то привыкли служить по принципу — «как бы чего не вышло»! Во-вторых, в пику Меншикову. Показываю, кто здесь старший. В-третьих, у меня на этого офицера большие планы…

— Слушай сюда, как тебя по имени отчеству?

— Степан Федоров, — по-простонародному представился тот.

— Так вот, Степан Федорович, то, что ты врага всячески тревожишь и разоряешь, это хорошо. Но давай подумаем, как ему еще больше урона нанести? Скажем, налететь ночью на лагерь…

— Оно бы, ваше императорское…

— Давай в военное время без чинов!

— Как прикажете-с. Так вот, оно бы и недурно. Да только французишки тоже не дураки. Этот как его, бивуак, разбили в аккурат за лиманами. Проходы между ними узкие и понятное дело укреплены. Так что локоть вроде и близок, ан не укусишь! Вот и приходится ждать, пока сами выйдут. Только теперь они тоже учеными стали. Малыми силами не выходят, а с большими при нашем-то убожестве не совладать. В иных сотнях едва шесть десятков казаков. Как тут повоюешь?

— Ну этому горю помочь просто. Ты у нас теперь полковник, так что принимай под команду и 60-й полк.

— Вот это любо! — обрадовался казак. — Гуртом и батькабить легче!

— А что до лиманов… велика или их ширина?

— Так по-разному. Большое, пожалуй, что и в две с половиной версты будет с северного берега до южного, а малое, узкое. С одного край до другого саженей четыреста-пятьсот.

— Хм. А не обстрелять ли нам наших французских друзей ракетами?

— Ракетами?

— Ну да. У меня тут целый поручик без дела мается. Представляешь, от тоски выдумал по театрам ходить!

— Беда-то какая, — с деланным сочувствием подхватил сообразивший, куда я клоню казак. — Того и гляди сопьется!

— Вот и я о том же. Бери-ка и его под начало со всем хозяйством. И ближайшей ночью через лиман и постреляйте.

— У снарядов Конгрива крайне низкая точность, — счел необходимым предупредить помалкивавший до сих пор Меншиков.

— А в кого нам целиться? — немедленно отозвался свежеиспеченный полковник, успевший на ходу прикинуть все выгоды от применения непривычного оружия. — Ночью же все равно никоторого черта не разглядишь. Лагерь он ведь не малый, куда-нибудь с божьей помощью да попадем. И даже если никого не заденем, так хоть спать спокойно не дадим. Какой-никакой, а урон! А если лошадей перепугаем или подожжем чего, так и вовсе красота.

— Но ведь французы вас непременно атакуют!

— Тут-то мы их и примем, — плотоядно ухмыльнулся Тацына.

Попрощавшись с полковником, я отправился лично осмотреть позиции у реки Альма. Сопровождали меня Тотлебен, начальник артиллерии генерал Кишинский, сам Меншиков и прихваченный им, очевидно за неимением никого лучшего, дивизионный квартирмейстер 14-й пехотной дивизии Залесский. Щеголеватый подполковник из поляков со значком Николаевской академии на груди. Именно ему князь и поручил расстановку наших войск перед сражением.

Ну и конечно не обошлось без охраны. Полдюжины казаков у светлейшего и столько же вооруженных матросов у вашего покорного слуги. Надо отметить, что выглядели мои орлы весьма импозантно. На груди кресты за Бомарзунд, за спиной чехлы с «Шарпсами» и «Кольты» на поясе. Жаль только, в седлах держались не особенно хорошо, вызывая тем самым молчаливые усмешки донцов.

Скажу честно, поначалу был настроен крайне скептически и собирался раскритиковать Меншикова в пух и прах, после чего любой ценой заставить перенести место предстоящего сражения. Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что мое предубеждение было напрасным. Выбранная князем локация, как оказалось, обладала рядом неоспоримых преимуществ. Впрочем, обо все по порядку.

Отсюда, с высокого левого берега при нынешней ясной погоде просматривалось и побережье почти до самой Евпатории, точнее, ее еще дымящихся руин, и возвышающийся к югу от нее целый лес мачт неприятельского флота. С левой стороны синело море и устье реки. Альма, в честь которой назовут предстоящее нам сражение, как скоро выяснилось к осени совершенно обмелела и не могла служить достаточной преградой, но занятый нашими войсками берег был довольно высок и обладал крутыми склонами.

За ним имелось несколько неглубоких балок и террас, на которых можно было расположить резервы и укрыть артиллерийские парки.

Противная же сторона представляла собой практически гладкую степь, не дававшей ни малейшей возможности скрытного передвижения, если бы не многочисленные постройки, каменные заборы, ограждающие густые сады и виноградники, а также три небольшие деревни, принадлежавшие местным татарам. Правее моря виднелось селение Алма-Тамак, дальше вверх по реке — Бурлюк, где стоял единственный деревянный мост. Еще дальше теснилось сельцо Тарханлар. Все вытянуты в линию вдоль реки и наших позиций.

На нашем, левом берегу Альмы царила девственная пустота и чистота. Все немногое, что росло у воды, солдаты давно вырубили, пустив на дрова. Осталось несколько раскидистых ив и одиноких тополей. Правый же берег утопал в зарослях, как мне пояснили тут же, командование запретило военным вырубку любых деревьев и кустарников. Иначе бы, по мысли отцов-командиров, солдаты заодно с ракитником пустили на дрова и садовые деревья. Как по мне, странная логика…

Левый фланг упирался в море и оканчивался крутым мысом с обрывистыми почти отвесными склонами саженей в пятнадцать двадцать высотой, на котором высились развалины древней крепости, в котором можно было без труда выстроить надежную оборону и господствовать над всей окружающей местностью. И всех укреплений пока имелись только несколько тесных эполементов, вряд ли способных вместить полноценную восьмиорудийную батарею у единственного моста у деревни Бурлюк. Кроме того, для защиты правого фланга был возведен небольшой редут.