Вторжение
Шрифт:
— Твоя правда, Владимир Алексеевич, — вздохнул я. — Место моряков на кораблях. Однако ситуация может сложиться таким образом, что иного выхода не будет. А потому, лучше мы приготовимся к тому, что возможно не случится, чем будем застигнуты врасплох.
— У нас все готово. Личный состав пока на кораблях, но в случае надобности немедленно выставим еще четырнадцать взводов и две восьмиорудийные батареи четверть пудовых единорогов.
Похоже, мои слова не слишком убедили адмирала, но будучи человеком военным, он был готов выполнить приказ.
— Винтовок, то есть штуцеров хватит?
—
— Откуда такая роскошь?
— Прислали месяца два назад с Тульского завода в здешний арсенал. Армейское начальство интереса не проявило, а я, будучи осведомлен о подвигах ваших подопечных, счел полезным прибрать их к рукам.
— Рад слышать. Кстати, раз уж зашла речь об укреплениях. Каковы успехи Тотлебена?
— Если вам будет угодно знать мое мнение, Эдуард Иванович многое успел за полгода. Мы же со своей стороны, ему всеми силами помогаем.
— Только вы?
— Говоря по чести, поначалу дело шло не без препон со стороны главнокомандующего… Еще весной мы подавали прошения о строительстве батарей и за счет пожертвований горожан, но даже в этом были отказы. К счастью, после приказа государя императора дело сдвинулось с мертвой точки.
— Даже так?
— Светлейший князь придерживался до недавних пор мнения, что крупного десанта, способного серьезно угрожать городу союзники не высадят. Потому и укрепления не считал нужным строить основательными.
— С этим понятно. Разберемся. Что с бастионами?
— Разделили всю южную линию обороны на пять дистанций. Для удобства управления. Также и на Северной стороне были возведены ряд укреплений…
И доклад плавно перешел к обсуждению подробностей строительства бастионов, батарей, редутов, равелинов и куртин, установке на них артиллерии и тому подобным вещам.
Как только он закончил, в кабинет опасливо заглянул давешний мичман и доложил, что прибыли остальные флагманы.
— Проси, — велел я ему.
Адмиралы заходили один за другим, козыряя поочередно мне и начальнику штаба. После чего я жал им руки и предлагал садиться. Одних получалось узнать сразу, как остроносого и резкого Нахимова. Других нет, но пока все шло своим чередом.
— Где находится неприятель?
— К сожалению, достоверно это неизвестно, — вынужден был признать Корнилов. — Есть сведения, что вражеские корабли видели у Евпатории.
— И? — высоко поднял бровь я, пытаясь остаться невозмутимым.
— Принято решение послать на разведку лейтенанта Стеценко.
— Одного?
— Никак нет. Генерал-адъютант князь Меншиков разрешил взять с собой для связи несколько казаков.
— Кстати, пока не забыл. Я помнится, отдавал распоряжение вывезти из всех портов, включая и Евпаторию, запасы продовольствия. Полагаю, работы уже завершены?
— Э… насколько мне известно, нет!
— И отчего же?
— Подобные действия нельзя произвести без разрешения его сиятельства, а он категорически воспротивился.
— Вот значит как, — нехорошо усмехнулся я, чувствуя как внутри меня все закипает. — И чем же любезнейший Александр Сергеевич мотивировал свой запрет?
— Тем что это частная собственность…
— Гениально!
Некоторое
время все присутствующие молчали. Затем я немного успокоился и спросил.— Где это этот ваш лейтенант, как его…?
— Стеценко! Прикажете позвать?
— Да. И подскажите, сколько сейчас в Севастополе кавалерийских частей, а также где оные расположены?
— Но они в подчинении главнокомандующего…
— Господа, судя по всему, вы еще не поняли. Я теперь тут — главнокомандующий! О чем имеется именное повеление государя императора.
— Это прекрасная новость, но мы и впрямь не очень хорошо осведомлены о количестве и дислокации сухопутных сил. Однако точно можем сказать, что есть два гусарских полка из бригады Ланского.
— Павла Петровича? [1] Не знал, что он здесь…
— Нет, ваше императорское высочество. Его дальнего родственника Павла Сергеевича. Впрочем, его превосходительства тут пока нет, а полками командуют генералы Халецкий и Бутович.
— Есть еще два казачьих полка, — вмешался внимательно слушавший нас Нахимов. — Один из них сейчас расположился на квартирах в немецкой колонии Кроненталь. Это совсем недалеко от Евпатории.
— Благодарю, Павел Степанович. Кто его командир?
— Войсковой старшина Тацына.
— Чудно! Господа, пока капитан-лейтенант Юшков отсутствует, кто-нибудь возьмите на себе адъютантские обязанности и составьте приказ. Командиру э…
— 57-го Донского казачьего!
— Вот именно. Милостивый государь, как там его имя отчество… По прибытию к вам лейтенанта Стеценко, приказываю оказать всяческое содействие в его миссии, для чего выделить конвой не менее чем в полусотню казаков. Сами же в это время извольте со всеми наличными силами отправиться в Евпаторию, где по имеющимся у нас сведениям находятся большие запасы продовольствия. Если неприятель еще не занял город, вам надлежит принять меры по вывозу всех припасов, не останавливаясь при этом от реквизиции любого транспорта и мобилизации людей. Если же эвакуация не представляется возможной, сожгите все! Неизменно благосклонный к вам, Константин.
Еще через пару минут документ перебелили, после чего я его подписал и вручил прибывшему, наконец, лейтенанту. Тот оказался крепким худощавым мужчиной примерно тридцати лет от роду. Из растительности на лице только небольшие аккуратные усы, на груди ордена святых Анны 3й и Владимира 4й степени. Оба с мечами и бантами. Плюс, Золотая сабля с надписью «За храбрость». Боевые награды. Это хорошо. Явился лейтенант при полном параде. Традиция такая у черноморцев — иметь щегольской вид в бою.
— Позвольте рекомендовать вам Василия Александровича Стеценко, — представил его Корнилов, после чего на всякий случай добавил. — Весьма достойного молодого офицера!
— Рад знакомству, — кивнул я. — Задача ясна?
— Так точно!
— Тогда поторопитесь. Чует мое сердце не сегодня так завтра союзники высадятся и тогда станет поздно…
— Ваше императорское высочество, — снова возник на пороге мичман фамилии которого я так и не удосужился выяснить. — Прибыл князь Меншиков.
— Счастье-то какое, — криво усмехнувшись, отозвался я, после чего с непонятно откуда взявшимся весельем обвел глазами присутствующих. — А подать сюда его сиятельство!