Вверх тормашками в наоборот-3

Солнце клонилось к тверди, когда очухался Барк. Он вылез из фургона, предоставленного временно в его единоличное пользование, помятый, сонный и злой. Его трясло. Тело ходуном ходило, а горе-философ поджимал разбитые губы, чтобы те не плясали с телом в такт.

– Шаракан, дайте драну, – прохрипел он, не пытаясь даже встать на ноги. Айбин подозревал, что подобное ему пока что не под силу: Барка не просто подтряхивало. У него раскалывалась голова, и болело всё. Колошматили философа от души, живого места не оставили.

– С добрым утром, философ всех времён и народов! – поприветствовала Дара хмурую фигуру. – Драна нет, прости.

– Вижу, слава моя долетела и до забытых дикими богами селений, – передёрнул плечами Барк, пытаясь удержать губы на месте. – Айбингумилергерз, любезнейший, не будешь ли так добр порадовать старого друга жизненно необходимым в данных обстоятельствах лекарством?

– Не буду, – склонил всклокоченную голову кровочмак.

– Образина ты лохматая, а не товарищ! Сморчок кровочмаковский, тварь трусливая! – Барк выговаривал ругательства с истовой горячностью, вкладывая в слова гнев и раздражение. – Не иначе как не обошлось без твоих мерзопакостных лап! Только такие, как ты, смеют обирать беззащитных странствующих философов и лишать их хлеба насущного! Верни дран, прошу тебя по-хорошему!

Кровочмак только ухмылялся и жмурил глаза.

– На вот, поешь, болезный, – протянула миску с едой Росса. – Еда она полезнее будет, чем всякая дрянь.

Барк затряс головой и застонал от боли. Лицо перекосило гримасой страдания. Он быстро сложил руки на груди, чтобы не показать, как трясутся его ладони. Сейчас он вряд ли бы удержал плошку.

– Делаем привал, – скомадовал Геллан. – Отдыхаем, греемся, ужинаем.

Барк продолжал восседать на подножке фургона, как старая больная птица. Да он и так не совсем здоров. Обхватил руками костлявые плечи и, уже не скрываясь, трясся, находясь на грани между бодрствованием и забытьём.

Вокруг сновали люди, переговаривались, смеялись, разжигали костры, но философ ничего того не видел. Возможно, только звуки долетали до его воспалённых мозгов.

Айбин покачал головой.

– Пей! – жёстко приказала Иранна и почти насильно всунула в плотно сжатые губы горлышко склянки. От неожиданности Барк сделал пару глотков, задохнулся и зашёлся в кашле.

– Ты отравить меня вздумала, о, коварная женщина! – взревел он, отталкивая руку муйбы.

– Пей! – не сдалась Иранна и заставила философа сделать ещё пару глотков. Через время трясучка отпустила Барка.

– Пойдём, здесь горячий ключ неподалёку, – позвал его с собою Геллан. – Будем возвращать тебе нормальный облик.

Барк обречённо поплёлся вслед за стакером.

Вернулись они, когда сварился суп и допревала вкусная крупяная каша с мясом. Очень тихий Барк в чистой одежде и молчаливый Геллан.

– Ой, да ты почти хорошенький! – бесхитростно похвалила Барка Дара. Айбин прикрылся рукой, чтобы не рассмеяться вслух. Тарелку Барк так и не взял: руки жили своей жизнью и продолжали трястись, хотя тело от Иранниного пойла успокоилось, а взгляд прояснился.

– Где вы взялись на мою светлую голову? Кажется, я мечтал о смерти от рук прекрасной девы Ханниры. Это ли не замечательный во всех смыслах конец? Я был полон смысла и высшего света, сказал, что хотел и готовился увидеть серебристый знак, указывающий направление к Небесному Тракту.

– Ты был полон драна и умер бы, как червяк, – без идеи и смысла. Для таких заказан путь в место, где обитают почившие великие философы, – не удержался от сарказма Айбин. Барк сверкнул глазами.

– Не можешь удержаться, да? Чтобы не вынуть из меня печень и не клюнуть в темя. Отдай дран, вор. Видишь, плохо мне.

– Хватит ворчать, – неожиданно отозвалась Алеста и присела рядом с Барком. – Сиди смирно, я покормлю тебя, раз уж совсем беда.

– Дикие боги! – осклабился философ и уронил голову на грудь, отчего чистые волосы мягкой волной упали ему на глаза. – Кого я вижу? Матушка вечная пришла покормить несчастного Барка с ложечки? Какая честь! Какая радость!

Алеста ловко заткнула ему рот едой.

– Я тебе не матушка – заруби на своём десять раз сломанном носу.

– Сломаешь ещё раз? – поинтересовался философ и жадно потянулся за следующей ложкой еды. Он хлебал горячий суп с наслаждением, постанывая от удовольствия и от боли в разбитых губах.

– Надо будет – и сломаю, – сурово свела брови Алеста.

– Доброта твоя, матушка, бесконечна, как круг, и вечна, как ты сама. Может, и выпить дашь бедному философу? Чтоб здоровье поправить?

Алеста не ответила и заткнула рот болтуну очередной ложкой с супом.

– Больше тебе выпить здесь не дадут, – припечатал Айбин, позволяя себе наконец-то расплыться в издевательской улыбке. – Привыкай, друг Барк. Твоё завтра уже пришло, и оно, увы, или к счастью, будет очень трезвым.

Философ обречённо вздохнул и закатил глаза.

– Иногда надо уметь проигрывать, – сказал он смиренно. – Иначе я бы никогда не стал философом. Кажется, пора знакомиться? Всегда рад видеть твою мерзкую рожу, Айбингумилергерз. Представь меня, пожалуйста, почтенному обществу.

Барк

Когда-то он поклонялся Старбогу и пережил войну, что изменила Зеосс, – откинула развитие на много шагов назад, стёрла прошлое и вложила другую жизнь в бесконечно меняющиеся ландшафты.

Обирайна обошлась с ним жёстко, посмеялась, и, сложись всё иначе, он бы не отказался пройти другой путь.

Ему удалось избежать времени, когда странствующих философов уничтожали только за то, что они знали правду и, не таясь, пытались рассказать её всем, кто готов был слушать.

В отличие от собратьев, капля магической крови сыграла с ним злую шутку, но зато он остался жив.

– Не спится? – Айбин, как и все кровочмаки, умел появляться бесшумно и неожиданно.

– Хочется надраться, – буркнул раздражённо, прикрывая глаза. Все уже спали, и только он сидел у почти затухшего костра, изредка подбрасывая сучья и грея озябшие ладони. – Тебя тоже он спас, да?

– Ты о ком? – мерзавец спрашивал, хорошо зная, о ком хотел поговорить Барк. Эта нить связывала их в прошлом и свела в настоящем.

– Черрон Дирайя. Непревзойдённый маг, великий глупец, шараканов идеалист, развязавший войну и изменивший Зеосс до неузнаваемости.

– Твой двоюродный брат, что свято верил: перевернув мир, он сделает его лучше.

Барк выдохнул облачко пара и посмотрел в ясное небо, где мерцали яркие звёзды.

– Скажи ещё, что простил его выходку, возвёл на пьедестал и трепетно вспоминаешь его имя, утирая слёзы экзальтированного восторга.