Ввод

Сон не приходил. Он долго лежал неподвижно, что даже затекла спина. Затем осторожно взял Настю на руки и перенёс в детскую. Открыв на кухне форточку, начал курить. Через щель отодвинутой занавески, он смотрел на пустынную улицу. Мелкие мошки кружились роем около ламп уличных фонарей. Со стрельбища доносились пулемётные очереди и одиночное уханье пушек. По гравийке двигался автомобиль. Свет его фар озарял всё небо, а затем нырял где-то в темноту и исчезал за холмом. Вот он подъехал ближе, и уже отчётливо были видны две светящиеся пуговички. Автомобиль проехал развилку и остановился в начале улицы. Свет уличного фонаря освещал его и Никольцев чётко увидел белые «Жигули». Из машины вышла женщина. По силуэту он узнал жену. Она прошла немного по улице, затем развернулась и помахала водителю рукой. Никольцев слышал шаги на лестнице и скрежет о замочную скважину. С передней доносился шорох снимаемой одежды. Когда, добравшись на цыпочках до кухни, Лена включила свет, она вздрогнула от неожиданности. Запинаясь, она искала нужные слова.

— Вадим, а ты, ты, ты чего не спишь?

— Вот, покурить вышел, — на удивление себе, абсолютно спокойно ответил он. Далее наступила тишина, Лена ждала вопросов, но их не было. Тогда она начала сама.

— Так устала, как собака, работы много, квартальный отчет надо сдавать. Начальник, как с ума сошёл, на всех кричит, допоздна держит. Девчонки шутят, может ему жена не дает, что он злой такой ходит. Думала и на рейсовый не успею. Хорошо, что водитель хороший попался, остановился, до посёлка не повез, а то бы пять километров пешком топала бы.

Никольцев молчал, продолжал жадно курить. Лена налила в вазу воду и поставила в неё розу.

— А чего ты не спрашивает меня, откуда цветок? Это у нашей сотрудницы день рождения. Мужики ей много цветов надарили, так она нам по одному дала. Нравится? — хитро улыбаясь, сказала она.

— Красивый, — Вадим выбросил сигарету в форточку, затем вышел в коридор. Начал медленно одеваться. Ему стало противно быть рядом с этим человеком и выслушивать от неё кучу лжи. Лена открыла из кухни дверь в коридор.

— Ты куда это на ночь собрался? — с тревогой в голосе спросила она.

— Ночные стрельбы в полку, слышишь, палят. Я давно уже должен там быть. Настю укладывал, всё не хотела засыпать.

Затем зашел на кухню, отрезал кусок колбасы и полбатона, завернул в газету, рассовал по карманам. Вышел на улицу. Ночная прохлада пахнула в лицо, и немного отрезвила. Гнев стал проходить. Дежурный по полку отрапортовал Никольцеву.

— Кто сегодня стреляет?

— Батальон Бурцева — ответил дежурный.

— Машину к штабу, я поеду на полигон.

Минут через тридцать Никольцев уже трясся в остывшем за вечер УАЗе. Ежась от ночной прохлады, он прятал лицо в шарф. Когда подъехал к вышке руководства на огневом рубеже, стоял последний экипаж БМП. Гремя металлической лестницей, вниз быстро спускался Бурцев. Он подал команду «смирно» и доложил командиру полка. Затем они поднялись на вышку. Солдат-оператор сидел за пультом и щёлкал тумблерами. Он привстал, Никольцев махнул рукой, добавив, — «работай».

— Ну, как, попадают в цель? Или в белый свет, как в копеечку?

В это время начала стрелять БМП.

— Есть попадание, — сказал солдат — вот, видите, упала, — он ткнул в загоревшуюся на пульте лампочку пальцем. Затем щёлкнул тумблером, и лампочка погасла.

— Как успехи, Василий Петрович?

— Хвалиться особо нечем. — Бурцев взял оценочный лист и положил его перед командиром полка. Тот посмотрел на оценки, затем перевёл взгляд на Бурцева.

— Ой, скромничаете, Василий Петрович, тройка — это уже оценка. Главное, что двоек нет. Пятерки потом пойдут. Молодец, всего три недели как прибыли, а батальона уже не узнать.

— Товарищ подполковник, майор Бурцев на полигоне и спит, — улыбаясь, сказал солдат-оператор.

— Последний экипаж закончил стрельбу, товарищ подполковник, — сказал Бурцев.

— Отправляйте с командиром роты в полк, а я вас подвезу на своей машине.

Машина отъехала от вышки, Никольцев сунул руку в карман, и нащупал пачку, но сигарет в ней не оказалось.

— И сигареты кончились.

Он открыл дверь и вышвырнул, пустую пачку на обочину. Посидев немного молча, обернулся к Бурцеву.

— Вы курите, Василий Петрович? Может, угостите?

— Извините, я не курю.

— Так вы, наверное, и водку не пьете?

— Ну, почему же, иногда употребляю. Если есть, конечно, повод.

— Повод-то есть, с двойки вылезли, только где вот ее сейчас взять?

— Как это где? У меня дома. Меня ещё мой старый ротный учил, а он большой любитель до этого дела был. Так он говорил: «Бурцев, водка в доме всегда должна быть. Начальник с тобой выпить захочет, а у тебя её нет. Второй раз он не предложит. А с начальником надо дружить».

Никольцев рассмеялся.

— Умный, видать, ротный был.

— Да, мужик башковитый, да вот только водка сгубила.

Зашли в квартиру. Бурцев зажег свет.

— Раздевайтесь, Вадим Степанович, вот ванная, мойте руки, — он приоткрыл дверь и включил свет в ванной.

— Сознаюсь, у меня с закуской туговато, но что-нибудь придумаем, — с кухни кричал Бурцев.

— А у меня «рояль в кустах», — Никольцев вытащил из карманов плащ-пальто два свертка и положил их на столе перец Бурцевым.

— Тут колбаса и хлеб.

— Мы сейчас, Вадим Степанович, яичницу с колбасой соорудим. У меня банка огурчиков есть. Такой ужин закатим.

Через несколько минут все уже было на столе.

— Вы правы, Василий Петрович, ужин у нас царский, даже бутылочка запотевшая.

Первую выпили за успехи батальона. Водка взбудоражила Никольцеву кровь, и он снова вспомнил жену. Он как-то сник и ушёл в себя. Бурцев заметил это. Наступила неприятная пауза.

— Вас, наверное, сильно ругали на партактиве? — спросил он.

— Я бы не сказал, лишь два раза упомянули в худшую сторону. Просто противно слушать их трепотню. «Член» почти три часа распинался о чистоте кадров.

— А…, в свете требований решения пленума ЦК, — засмеялся Бурцев. — Я однажды, Вадим Степанович, держал в руках такие бумаги. Копии из переписки Ленина, неопубликованные. Волос дыбом поднимался. Я им теперь никому не верю.

— И правильно делаете. Я вам, Василий Петрович, тоже могу кое-что рассказать, конечно, не для огласки. Хотя это сейчас не смертельно. Раньше было опасно. Могло стоить жизни. Мой дед по маминой линии в двадцать лет в революцию пришел, с путиловского завода. После революции работал с Радеком. Он даже дружбу с ним водил. Потом Радека Сталин расстрелял, а деда не тронули. Может, не знали или спасло то, что он в Дании в посольстве работал. Был подальше от их разборок. Да ещё и происхождение из рабочих. Видать, не за что было зацепиться. Я однажды в отпуске к нему приехал на дачу. Ему уже тогда девятый десяток пошёл, но мыслил трезво. Ой, чего он мне только не рассказывал! Старый был, уже ничего не боялся.