Ввод

— В том то и дело, что мы народ такой, молчим, и позволяем делать с нами всё, что чиновнику захочется.

— А ну их, — Бурцев махнул рукой, — Лучше расскажите как там Родина, Вадим Степанович?

— А что Родина, молчит, как в рот воды набрала. «Красная Звезда» пишет: «В н-с кой части батальон, действуя в горах, уничтожил условного противника».

— Противник условный, только трупы настоящие, — добавил Бурцев.

— Глупая власть, — сказал Николъцев. — Солдаты, офицеры с Афганистана домой приезжают, всё рассказывают. Голос из-за бугра круглые сутки вещает, а они как страусы. Голова в песке, а остальное наружу и думают, что никто не видит.

— Менков всё-таки выжил вас?

— Выжил, командиром полка стал, по полку такой важный ходит.

— А Лужина, куда они денут?

— Говорят, в Москву идёт, к сухопутчикам, в управление боевой подготовкой.

— Полигоны, директрисы и вечные командировки, — сказал Бурцев.

— Ты знаешь, если нет амбиций, и на комдива не метит, так и не плохо. Всё-таки столица, не то, что наша дыра. Подальше от горячо любимого личного состава, хоть здоровье сохранится.

— Я всё вспоминаю наш с вами разговор, тогда ночью. Вы как-то сказали, зло надо уважать. Вот Менков, с тестем вас выпихивали, так за что же их уважать?

— Ты меня тогда не понял. Я сказал, что силы добра и силы зла надо признавать, что они существуют, а значит и уважать. Ибо, не уважая своего противника, каждый командир обречён на поражение. И уважать, если хочешь, не самих злодеев, а силы зла, вокруг которой они сосредоточены. Князя тьмы, как его назвал Булгаков. Иначе, кто же этих злодеев будет держать в узде. Кто их будет наказывать. Как выслужится он своим злодейством перед ним, так руками таких же злодеев и забирает к себе. Это как бы два полка: полк света и полк тьмы. Если ты просишь что-то, ты же с рапортом обращаешься к своему командиру, а не к чужому. А попросить господа покарать кого-то, это абсурдно. Бог не может карать, иначе он не был бы Богом. Представь себе, что Христос днём проповедует: — «Не убий», а ночью берёт кистень и идёт расправляться с фарисеями. Это не Миссия, а какой-то Робин Гуд. Да, чуть не забыл, к тебе девушка приходила. Ты уехал в мае, а она где-то летом и пришла.

— Какая девушка?

— Твоя бывшая жена.

— Ася приходила?!

— Была у меня в кабинете. Мы с ней беседовали. Я ей сказал, что ты в Афганистан уехал. Слезу пустила, говорила, что безумно тебя любит, и будет ждать.

— А где она сейчас? Куда получила назначение, не говорила?

— Почему не говорила, говорила.

— Вадим Степанович, что вы за человек такой, что с вас по буковке надо вытягивать! — закричал Бурцев.

— О, зашевелился жених, — захохотал на всю машину Николъцев. — Она работает в городской больнице в хирургическом отделении. Специально попросилась по распределению в наши края, чтобы к тебе поближе быть. А ты, как тот неуловимый, опять смотался, так что поедешь в отпуск и увидишь.

Барометр настроения Бурцева поднялся вверх. Сегодня самый удачный день в моей жизни, — подумал он. Лицо его сияло. В мыслях он обыгрывал встречу с Асей.

— Э, жених, спустись на землю, приехали, — сказал Николъцев.

И только теперь он заметил, что уже проехали КПП, и машина подъезжала к штабу. На крыльце стоял Лужин.

— Чего, Вася, так сияешь? — подавая руку Николъцеву, — спросил он. — Рад, что старого командира к себе на службу устроил, — Никольцев и Лужин засмеялась.

— Нет, Николай Николаевич, — ответил Никольцев за Бурцева, — тут другое, «шерше ля фам», как говорят французы.

— А… Вести с Родины. Ну, тогда сияй, Вася. Ради этого стоит.

В пятницу, когда у афганцев выходной, прибыл его однокашник Игнатенко, вместе с афганцем: маленьким, худеньким, командиром афганского полка, рядом с советником он был похож на мальчишку. Высокого роста Игнатенко еле вылез из-за руля «УАЗа «и прокричал стоявшему на крыльце штаба Лужину: «Прибыл проводить на Родину героя, и заодно в бане помыться».

Застолье решили организовать в бане, «в греческом зале», как любил шутить Лужин. Компания собралась небольшая: Лужин, Никольцев, Бурцев, Игнатенко и афганец. Уже было, направились к бане, когда выскочил на крыльцо штаба дежурный по полку. Он подбежал к Лужину и что-то ему сказал:

— Пропусти, — сказал командир полка. Лужин с офицерами уже подходил к бане. Пыля и обгоняя их, проскочила белая «Волга», из нее вышел коренастый широкоплечий полковник КГБ Данилов, а за ним высокого роста худощавый, весь седой афганец. Его черты лица, само движение тела подчёркивали в нём какую-то породу, знатность, интеллигентность.

Данилов, улыбаясь своим широким мясистым лицом, подал руку Лужину, затем поздоровался с остальными.

— Доктор Ноха, — представил он стоящего рядом афганца. — Офицер афганской спецслужбы.

— Как к нему обращаться? — в бане тихо спросил Бурцев у Данилова. — По фамилии неудобно как-то, надо бы имя, отчество знать.

— Говори, доктор. Его все так зовут. Учился в Москве, в медицинском институте. Мечтал врачом быть, не получилось — вернулся, к тому, чему предназначен судьбой.

— Простите, не понял, — сказал Бурцев.

— А это кому, что на роду написано, тем и быть. У них династия: и прадед, и дед, и его отец, все в свое время в спецслужбе короля служили, если можно так сказать, сыскная порода, — Данилов засмеялся. — Как не крути, Вася, из сыскной собаки пудель все равно не получится.

Водитель достал из багажника «Волги» связанного живого барана. Когда все ушли париться, он зарезал барана и подготовил мясо к шашлыкам. Бурцев парился недолго, принял душ и пошёл заниматься служебными делами.

Проинструктировал дежурного по полку, проконтролировал развод караула и суточного наряда, принял доклады о смене дежурных. Закончив все свои дела, прибыл к гостям. Все еще парились. Внизу в десяти шагах от бани горел костёр из дров саксаула. Кривое невзрачное на вид дерево давало приятный запах и хорошие угли. Бурцев взял несколько палок и бросил их в костёр. Языки пламени лизнули палки, поднялись вверх, выбрасывая искры в вечерние сумерки. Дверь бани с шумом открылась и в дверном проёме появилась фигура Нохи.

— Фу ты, больше не могу. Они так наподдавали, уши скручиваются. Абдулла с ними на равных, а я не могу.

— Его Игнатенко приучил, — сказал Бурцев. — Они почти каждую неделю приезжают.

Ноха подошёл к костру. Он встал возле костра, держа в одной руке бутылку, в другой стакан. Обвёрнутый простынёй, был похож на древнего римлянина, заседавшего в сенате. Красные языки пламени отсвечивали из полутьмы его тонкие черты лица. Ноха широко развёл руки, приподняв их вверх, и продекламировал:

«Я рождён с душою пылкой. Я люблю с друзьями быть. А под час и за бутылкой Быстро время проводить».

Стихи читал почти без акцента. Бурцев оторвал взгляд от огня и посмотрел на него.

— О, доктор, Михаила Юрьевича цитируете.

— Вы тоже любите Лермонтова? — Ноха отхлебнул глоток пива и сел возле Бурцева.

— Я люблю не только Лермонтова, но и Пушкина, и Блока.

— У меня сегодня хороший собеседник. Мы с вами, Василий, сегодня поговорим о поэзии. Предвкушаю хорошо проведённый вечер. Я фанат поэзии.