Выбор Донбасса
Шрифт:
Которое исполнено по всем законам искусства.
И как тут поверить в то, что ты не Небыль?
Привычность
Я становился привычен, как утренний кофе,
Как гулкое уханье лифта, везущего на работу,
Как врач, для которого и витамины, и морфий —
Всего лишь лекарства. Я вышел на автопилоте
Из дома, увидев свое отраженье в витрине напротив
Подъезда и гору, похожую чем–то неназванным на Голгофу.
Я шёл повторяемой
в которой другие слова почему–то забыты.
Автобусный призрак катился со мной бестелесным,
Мечтая приехать хотя бы к рассвету на Крытый.
Я ехал, привычный, по улицам светом залитым
В автобусе зимнем, обыденном, неинтересном.
Я ехал, придуманный кем–то в молчанье квартирном,
В стихах, сочиняемых ночью, как перед расстрелом,
И люди напротив сидели в протертых мундирах.
В кармане звенела вчерашнего вечера мелочь,
А я становился обыденных вин виноделом
В твоём не зашторенном мире
Питерско–донецкое
Да, мне говорили, что после дождя будет радуга,
Что вырастет небо в глазах, переполненных грозами,
Что озеро это карельское названо Ладогой,
Что можно об этом писать изумительной прозою.
Да, мне говорили, что все как-нибудь образуется,
Что все обязательно станет балтийским и питерским,
И я беспокойно ходил по написанным улицам,
Пытаясь принять петербуржского вечера истины.
Да, мне говорили, что это обычное варево
Поэзии, прозы, Ахматовой, Блока и Белого.
А я по окраинам долго шатался с гитарою
Сидел у знакомых и песни свои переделывал.
В пельменной на Охте обедал, пил кофе на Лиговке,
И дождь моросил монотонно, хорейно-ямбически,
А ты между строчек дождя оставалась красивою,
Наверно, тебя сочинили журнальные критики.
Пора на покой, в моей комнате лампа настольная
Сгорает свечой. Эта книга до завтра забудется.
А утром — маршрутка, вахтерша, всегда недовольная,
И полные страсти и смысла донецкие улицы.
Елизавета Хапланова (Макеевка — Казань)
ОТ ИМЕНИ ВЫЖИВШЕЙ
Посвящается горловчанке Татьяне Булаевой, 14 ноября 2014 года во время артобстрела потерявшей мужа и двух детей, и пока не пришедшей в сознание… (умершей через 2 дня).
Господи, крошево битой Надежды
Пусть растворится в запахе йода…
Вера
былая
разбита
небрежно.
…Рвётся душа в небеса, на свободу!
Господи, стоят ли эти затраты
Жизни, что жизнью назвать не решусь я?!
Ленты
бинтов…
Медицинских халатов
Белое море… И нервы, что прутья.
Господи… Было ли нужно
спасенье?...Вот я очнусь. Что ты скажешь мне, Боже?!
Если
в момент
моего
воскресенья
Снова умру… вместе с тем, кто дороже
Солнца и света, и жизни спасённой.
Тикает — сердце.
А время... застыло.
Капли
вливаются
в вены
покорно…
То ли спасение… То ли могила…
Лаура Цаголова (Москва)
* * *
Кругом не то чтобы ни зги,
но как-то сиротливо
от диогеновой тоски
имперского разлива.
У свеженажитых могил
лишь вороны-кликуши…
Где оптом Чичиков платил,
там Гоголь ищет души.
Скрипит кондовый тарантас,
артачатся овраги…
Остановить бы век за час
до свиста передряги!
Уважить взмыленных гнедых
нечаянной свободой…
А вихри бьют и бьют под дых
дебелым небосводом!
Темна украинская ночь,
Свечной оплот потушен.
Здесь чёрт прославиться не прочь!
А Гоголь ищет души...
* * *
Что тебе надобно, старче?
Рыба уже здесь не та…
Если захочешь, поплачет…
Если не станет — беда.
Примет, как должное, горе,
будешь расхлёбывать впредь.
С видом на синее море
слюбится верная смерть.
Что тебе надобно, ратник?
Конь твой не держит главы…
Пораскурочил стервятник
тени идущих на вы.
Выживший в поле — не воин.
Выживший полю — кулик.
Горлом пустых колоколен
вышел молитвенный крик.
Что тебе надобно, друже,
в Богом забытой ночи?
Северный ветер натружен:
низкое небо влачил.
Падали едкие капли
на родовые луга.
Молний булатные сабли
испепеляли стога.
Хаты, как чёрные вдовы,
переживали мужей.
Каждому — крестик дубовый,
на поминальной меже.
Каждого — в чистой рубахе,
чтобы не стыдно в раю…
Кончились певчие птахи
в свадебном прежде краю!
Что тебе надобно, старче?
Царство твое — закуток…
— Надобно свечку поярче,
да посветлей образок!
* * *
Стало тошно от веселья
не урезанных в правах.
Сколько горя во спасенье?
Мёртвым тесно в облаках!
Вся их скудная отрада