Выбор ведьмы
Шрифт:
«Кто может предсказать точный ход обряда? — равнодушно сообщил голос. — Выбирайся из человеческой деревни и иди в Лес. Не бойся, мои слуги тебя пропустят. Поторопись».
Горпына замерла, будто израсходовавшая батарейку игрушка. В воцарившейся тишине отчетливо слышались звуки кипящего за дверью боя.
«Почему ты еще здесь?» — Тело женщины опять дернулось.
— Ты забыл пообещать, что оставишь деревню в покое.
«Зачем? — На мертвом лице женщины так и застыли ужас и ярость, а в чужом голосе звучало удивление. — Потом снова возвращаться и начинать все заново?»
— Идея отвянуть от деревни совсем не рассматривается? Хотя куда тебе отвянуть, твой Лес и так… гербарий пересушенный. Короче, не
«О чем… не договорились?» — теперь в голосе звучало крайнее изумление.
— Ни о чем. Ты не смог мне предложить ничего такого, ради чего стоило бы куда-то тащиться, тем более в Мертвый лес! — отрезала Ирка.
Молчание опять зависло в амбаре — плотное, будто туго набитая перьевая подушка.
«Предложить?» — ошеломленно повторил голос. Попугай, а не пес!
Отросток, червяком шевелившийся на груди мертвой Горпыны, рванул вверх… Ирка не успела отпрянуть — он мазнул ее по покрытым засохшей кровью губам — Ирка услышала что-то вроде блаженного чавканья — если, конечно, корни могут чавкать… Из груди Горпыны осьминожьими щупальцами полезли десятки отростков. Они истончались в нити, обвивая тела погибших, вонзались в глаза, уши, ноздри мертвецов, проникали под кожу, в вены…
«Нитки — хищная нечисть, так вот откуда она берется…» — заторможенно подумала Ирка.
Скрюченные пальцы Горпыны вдруг сжались. Рывками она начала поднимать руку… Знакомое, чуть резковатое скуластое лицо исчезало — проваливался нос, истончались губы, сужались в узкие щелки глаза, и сквозь редеющие и осыпающиеся волосы пробивались хрящеватые уши летучей мыши. Мертвецы поднимались медленно, еще неуверенно, но с каждым следующим движением обретали уже знакомую Ирке неестественную гибкость. Корни Мертвого леса перекраивали людей, их чернота растворялась в белизне человеческой кожи — на Ирку раскосыми глазами уставилась почти одинаковая четверка серокожих.
Ирка облизнула враз пересохшие как в пустыне губы. Ее тошнило. Никто не смеет… вот так! У нее на глазах превращать тех, кого она знала и уважала, — в такое! В то, чего сами Лют и Горпына боялись и так ненавидели. На того, кто недавно был спасенным ею малышом, кого она держала на руках, лечила и защищала, Ирка просто старалась не смотреть. В груди словно ворочался еж со стальными иглами. Отец… Пес… что, не понимает? Айт говорил: действительно не понимает… сущность…
— Животное! — яростно выдохнула Ирка. — Не прощу!
«Я тебя не понимаю. — Губы того серокожего, что еще недавно был Горпыной, зашевелились, залитые сплошной чернотой глаза уставились на девчонку, и вдруг, словно сквозь них, она увидела яркие внимательные собачьи глаза. — Если бы я не был так слаб девять лет назад, если бы мой посланец сумел забрать тебя… ты выросла бы в моем Лесу и не была бы… такой человечной», — в голосе звучала брезгливость.
Детство в Мертвом лесу! С серокожими папочкиными созданиями и безголовыми аримфеями? Нет, воспитатели в Иркином детсадике тоже были… не гении. Но хотя бы физически головы у них на месте! Если и жили еще в ее душе крохи обиды на бабку, на суровую жизнь и вечное безденежье, то теперь и они рассыпались без следа. Лучше огород с пяти лет полоть… чем хищные лишайники с младенчества окучивать!
«Это все хортицкая ведьма! Если бы она не украла тебя, не спрятала — я бы воспитал из тебя…»
— …послушное орудие, — грустно прервала его Ирка. — Но хортицкая ведьма обыграла тебя… а теперь я хортицкая ведьма.
«Но ты больше ею не будешь», — уверенно ответил голос.
Ну да. Перестань быть тем, что ты есть, откажись от всей своей жизни… потому что у Великого Пса другие… безусловно великие планы.
— Если бы я была только твоей дочерью, я бы к тебе и близко не подошла. — Ирка подняла взгляд на равнодушно и неподвижно замерших серокожих и снова быстро отвела
глаза. Как уже случалось, на нее накатило спокойствие и равнодушие. Все равно, что думают о ней. Все равно, что чувствует она сама. Нужно просто выполнять свои обязанности. Слишком многие от нее зависят, чтобы она могла позволить себе раскиснуть. — Но именно потому, что я хортицкая ведьма, я обязана выслушать и тебя тоже. В Змеевых Пещерах намечается что-то вроде формальных разборок, — неохотно выдавила она. Давать этому… существу хоть какие-то сведения она не хотела совсем, но… она осталась в Ирии, чтобы все узнать и решить и закончить эту историю длиной во всю ее жизнь! А неприятные обязанности лучше выполнять побыстрее! — Должны были начать сегодня, но поскольку главные участники здесь… — Ирка не закончила фразу, лишь криво улыбнулась — и так понятно. — Короче, прекращай атаку на деревню и… Если хочешь… можешь прислать своего представителя. Я… переговорю с Табити и Великими, чтоб его впустили… ну и выпустили потом. Они не посмеют нарушить закон. Вот пусть он и изложит твою точку зрения. И если окажется, что твое освобождение необходимо для наднепрянских земель… — Ирка пожала плечами, — тогда и обсудим… сперва договор, конечно…«Какой еще договор?!» — в лающем голосе Великого Хорта плескалась неприкрытая ярость.
— Как тебе нравится — на крови! Всеохватывающий и нерасторжимый! — отрезала Ирка. — Что в случае твоего освобождения ты никак не будешь вредить Ирию и змеям — не хватало, чтоб из-за ваших разборок с Табити такой красивый мир пострадал!
И тем более Айт!
— А также, есессно, миру людей, самим людям, наднепрянским землям… Подумаем, что еще учесть надо…
Есть у нее под рукой специалистка, которая все продумает и учтет, а до чего сама не додумается — найдет с кем посоветоваться!
— Согласись, после разворошенных могил в моем мире и того, что ты в этой несчастной деревне с людьми сотворил, освобождать тебя без договора для наднепрянской ведьмы — прямое нарушение ее долга!
«Любишь людей? — Гнев, удивление, ярость без следа исчезли из голоса, оставив только прозрачную ледяную бесстрастность. — Там, за дверью, кажется, есть… какие-то люди. Уже давно пытаются войти…»
«А вот сейчас будет какая-то гадость… хотя нет, гадости делают гады, ползучие и летучие… значит, собачья неожиданность!» — поняла Ирка и крепко стиснула в кулаке рукоять сковороды.
Глава 25
Мы отступаем!
— …Яичко — з курочки, з трех яиц — омлет, у кого было, там уж нет…
Дверь амбара стукнула, замок упал сам собой. Ирка увидела покрытую красными крапивными пятнами физиономию Панаса. Прищурившись, парень всматривался в полумрак ангара — и вдруг с хриплым криком отпрянул. Из темноты проступили очертания четырех неестественно гибких серых фигур и… Ирка между ними.
— Мертволесская тварюка инших тварей з свого Леса привела! — не скрывая торжества, заорал Панас.
— Масло, соль, чеснок, мучица — недостаток коль случится… — продолжала шептать Ирка.
— Що ты тут репетуешь… — рядом с Панасом возник тяжело дышащий Гнат. Его взгляд судорожно заметался по амбару… он увидел Ирку, серокожих… и не увидел лежащих на полу тел! — Ах вы ж… — с ножом в руке Гнат кинулся на врагов.
Ирка метнулась ему наперерез: на этих серокожих Гнату нападать нельзя — кому угодно, только не ему!
— По чуть-чуть всего возьму — с голодухи не помру! — выкрикнула Ирка окончание корявенького заговора, придуманного Оксаной Тарасовной на случай крайнего оголодания посреди диеты из пророщенной пшеницы или просто нехватки в доме соли, муки или яиц. В тетрадке Елизаветы Григорьевны ничего подобного не было, бабкино то ли советско-дефицитное, то ли еще имперски-запасливое воспитание требовало держать полную кладовку соли, муки, крупы, консервов и спичек.