Выбор
Шрифт:
*- да, красавку называли по-разному. Красуха, сонная одурь, бешеная ягода, вишня бешеная, белладонна европейская, бешеница — и это неполный список. Прим. авт.
— Заболоцкая?!
— Она сама свое место за столом указала. Могла и отравиться, государь, верно все.
— А остальные боярышни?
— Другие блюда предпочли, государь.
— Кто яд подмешал — не нашли?
— Ищем, государь.
Борис только головой качнул.
Убийцу Ижорского ищем, отравителя — ищем. Службу создавать надобно,
— Ищи, боярин. Слуг расспроси.
— Тут такое дело, государь. Слуг я всех опросил, люди мои хорошо поработали. Клянутся они и божатся, никто чужой на поварню не заходил. И яд никто подсыпать не мог, не знал ведь никто, что блюдо это для боярышень.
— Почему?
— Одно заливное готовилось, государь. Потом повар его по блюдам разложил — и наверх отправил. Мы другие блюда проверили, а там яда нет. Получается, что его или слуга, который блюдо нес, отравил, или яд потом добавили. Кто-то из боярышень.
Борис с патриархом переглянулся.
— Кто первый пришел? Кто первая?
— Боярышня Мышкина.
— Прикажи слугам ее комнату обыскать. Кто ее знает, может, и она это? Я б ее расспросить приказал как следует, да Фома Мышкин против будет.*
*- сыскная наука в те времена находилась в зародыше. И показания частенько добывались пытками. Прим. авт.
Судя по лицу боярина Репьева, он бы и боярина Мышкина допросил жестко. С плетьми, да железом каленым. Нельзя, вот! А жалко!
— А еще…
— И остальных боярышень обыскать. Кроме пострадавших и Устиньи. Сам понимаешь, осторожно надобно, аккуратно.
Репьев кивнул.
— Сделаю, государь.
И вышел вон.
Борис с патриархом переглянулся.
— Орлову и Васильеву я домой отправлю. И подарки им сделаю богатые.
— А остальные останутся?
— Отравительницу сыскать надобно. Когда б не боярышня Заболоцкая, было б у нас три покойницы.
И с этим патриарх согласен был.
— Ох, государь, на что только бабы не готовы ради выгодного брака!
— На всё готовы, владыка, и втройне плохо, когда баба за своим желанием берегов не видит.
И спорить с этим было невозможно.
Вивея по комнате металась, ровно лисица бешеная.
Страшно? Ой как страшно-то, мамочки родные!
Вот травила девок — и не боялась, легко рука шла. А сейчас… убивать не страшно, страшно попасться. Как подумает, что с ней сделать могут, так по позвоночнику морозом продирает!
А ведь пузырек с настойкой не выкинула она! Не смогла!
Не успела попросту.
А когда, как было его выкинуть, ежели то слуги, потом боярышни явились, суматоха поднялась. Была б то трава сухая, али порошок какой — его подсыпать проще, и следов не осталось бы, а капли — пузырек, улика. Могла б Вивея — она б пузырек кому из присутствующих подсунула, да вот беда — не умела она по карманам лазить. На то навык потребен, а откуда он у дочери боярской?
Не получится у нее, и пытаться нечего, шум поднимется, поймают
за руку, считай, тут и кончено все будет.Вивея потом думала куда пузырек выкинуть, но — некуда было. В нужник разве что? Так ведь палаты! Не принято боярышням на задний двор бегать, тут бадейка специальная есть, но в нее выкинуть смысла нет, видно же будет, глупо это.
В окно? Вивея в окно выглянула, от стражников отшатнулась. Стоят внизу, один голову поднял, на нее посмотрел, отвернулся. Как тут что кинуть?
Найдут, подберут.
Оставалось пока при себе держать пузырек, и молиться. Выйти бы куда, да в коридоре тоже стража стоит, спросят, досмотрят, и попадется она ни за грош. Сами-то стражники ее не обыщут, но бабам прикажут, и те таить не станут. Ох, лишь бы обошлось.
Только бы пронесло!
Выкинет она эту дрянь! А покамест… пузырек она на груди припрятала. Не будут ведь боярышню обыскивать просто так, по одному подозрению? Нет, не будут?
Правда же?
Устинья напоказ капли сонные над молоком вытрясла, чашку выпила, на кровати вытянулась.
— Благодарствую, царевич. Поспать бы мне.
— Спи, Устиньюшка, не уйду я.
— Нет, царевич. Нельзя так, нехорошо, когда неженатый мужчина, да рядом с девушкой незамужней, да в покоях ее — плохо так-то. Не позорь меня, прошу.
Федор зубами скрипнул, но за дверь вышел, там и уселся, на стену облокотился. Не сдвинется он никуда отсюдова, покамест не найдут убийцу. А потом сдвинется, чтобы своими руками удавить гадину!
Устя на Аксинью поглядела.
— Ася, пожалуйста, походи, посплетничай, узнай, что в палатах об этом случае говорят?
— Хорошо, Устя.
— А я посплю покамест.
— А царевич…
— Скажи, что я уснула, — Устя к стене отвернулась, глаза закрыла. Напоказ она капли вытрясла, а так-то не в молоко они попали горячее — рядом, на одеяло. Чуточку глаза отвела, для этого и волхвой быть не надобно.
— Хорошо, Устенька.
Аксинья дверью хлопнула, Устя лежала, в потолок смотрела.
Потом, минут через десять встала и дверь изнутри на засов закрыла. Тихо-тихо. В постель легла, полостью меховой укрылась, под ней мигом согрелись ледяные пальцы и нос.
Так спокойнее будет. У Аксиньи своя светелка есть, а Усте никого рядом не надобно. Разве что полежать. Чутье ей говорит, что государь скоро не придет. А как придет, так она ему сильная да уверенная в себе понадобится, не сонная да усталая.
Отдохнуть надобно.
Просто — отдохнуть.
Через десять минут Устя уже крепко спала.
Федор в коридоре сидел, под дверью. Михайла ему не сказал ничего, наоборот, рядом устроился. Подумал, плащ откуда-то притащил, царевичу подстелил.
Федор даже не кивнул, другим его мысли были заняты.
— Узнаю КТО — сам убью!
— Вот дрянь-то, царевич!
Михайла не клялся, слов громких не произносил, но убил бы — не задумался. Хотя сейчас и без него постараются, еще и лучше в приказе-то Разбойном получится.