Выбор

Аркан он ее сбросил, новый скоро не накинуть, да и вдругорядь его сбросить легче будет. Проще. Ежели один раз помогли, то и второй углядят, да помогут. И нашлась же дрянь такая…. Кто только и порадел ему?

Нет, не надобно ей сейчас наново воду мутить. Обождать потребуется, так она лучше подождет, сколь надобно, пока не разберется во всем, пока о врагах своих не узнает. Да-да, врагах, ведьме любой, кто чары ее порвать может, враг лютый.

Хорошо бы Илью до донышка выпить, а только рисковать не хочется. Заподозрит чего… даже когда не сам заподозрит, а те, кто ему помогли, добром это не закончится. Нет-нет, как говорили латы древние, Caesaris uxorestsuprasuspicio, или «жена Цезаря вне подозрений». Даже странно, что вымерли, вроде ж и не дураками были?

А и ладно! Иногда и потери случаются, с ними просто смириться надобно. Давненько не бывало такого, но и у купцов есть прибыток, а есть и убыль.

Хотя и обидно было государыне!

Слухи по столице ползут, змейками заплетаются, до палат царских доносятся…. Оказывается, Илья ей в любви клялся, а сам какую-то девку по сеновалу валял, дитя ей сделал! Это что ж? Она у него не одна была?

Обидно сие!

Неприятно даже как-то… ей что — изменяли?

Нет, Илюшенька, и не надейся, что вновь я тебя к телу своему белому допущу! Девку свою валяй, дочку нянчи, а ко мне ты впредь и на три шага не подойдешь, так-то! Страдай,скули под дверью, а не нужен ты мне более!

Кого б себе приглядеть?

Подумала царица, потянула из шкатулки ленту зеленую.

Зеленую — матовую, как глаза бедовые, зеленые. Видела она такого парня в свите Федоровой. А почему б и не его? Стати у него хорошие, глаза шальные, хитрые, сразу видно — из умеющих. Вот и побалуются. И один он, ни родни у него в столице, ни друзей, когда и помрет, никто горевать да розыск вести не будет. Тоже хорошо…

Приказать позвать?

Пожалуй что… только не сейчас, а вот к завтрему, как соберет государь Думу Боярскую… там и с новой мышкой поиграть можно. Али к послезавтрему приказать приготовить все? Стекла сквозь пальцы в шкатулку лента зеленая, из нее вслед за мыслями другая потянулась.

Надобно сегодня Бориса расспросить, нравится ему, когда супруга в дела его входит, а что у нее свой интерес, и не догадывается мужчина.

И царица ловким движением в черные локоны алую ленту вплела, как кровью перевила.

Не любила она, когда ее волосы трогали. И причесывалась сама, и косы сама плела — куда ей спешить? Времени много, царица она…

А должна стать матерью царя будущего.

Пора готовиться.

Ох, пора…

Нужен ей будет зеленоглазый, а то и не один он. Сколько сил еще ритуал потребует? Не надорваться бы! Ничего, мужчин во дворце много, приглядит еще себе пару-тройку овечек на заклание, чай, не убудет с Россы, она большая.

Глава 2

* * *

Велигнев у рощи стоял, на свет смотрел.

— Пора домой тебе, Агафьюшка. Пора уж, не то в дороге застрянешь.

— И я так думаю, Гневушка. Пора мне к внучке, истомилось сердце, неладное чувствую…

— Впереди ее неладное, после Святок начнется, после поста. Сама знаешь, слухи везде летают.

— Знаю. Отбор для царевича…

— Выбрал он уже. При тебе еще выбрал. Остальное — так, зубчики на листиках.

— А зубчики те и укусить могут больно.

— Внучка у тебя не из лыка сплетена, да и сила в ней проснулась. Добряна говорит, немалая…

— Добряна та… когда б она чему девочку научила!

— Ты научила.

— Мало!

— Вот и доучишь постепенно. Сейчас, когда знает она о силе своей, проще будет и ей, и тебе. Огонь в клетке не удержишь, вырвется, руки опалит, а то и вовсе сожжет. Слушай о другом. То, что Добряне ты передашь, то, что внучке скажешь. Важно это. Очень важно.

— Ты уж месяц хвостом виляешь. Давно б сказал.

— Сказал, когда уверился. Добряне скажи, что неладно в столице. Пусть рощу защищать готовится, сама укрываться, случись что. Ваша сила — не клинок, она — щит. Сама знаешь. Я к ней человека направлю, с дружиной малой, да достанет ли их сил? Не ведаю… А еще скажи, что магистр Родаль вторжение готовит.

— Войско собирает?

— Нет, Агафья, подлее все, грязнее, безжалостнее. Не готовится он воевать, готовится острым стилетом пройти, да в сердце ударить. Пара тысяч орденцев у него есть, а более ему и не надобно. Когда сорвется план его, ему и ста тысяч недостанет, все в Россе останутся. Всех захороним. А коли удастся подлость его, пары тысяч человек хватит ему, чтобы к столице пройти, это четыре, ну, пять галер. Поднимется по Государыне Ладоге, да и высадит своих. Того ему хватит, чтобы столицу удержать, да по рощам священным ударить, а народ, может, и не поймет ничего, вначале-то.

— Как — не поймет?!

— Агафья, что ты, ровно вчера родилась? Какое тому народу до царя дело? До Бога высоко, до царя далеко, а вот урожай репы и окот у овец — оно и ближе, и понятнее.

— И то верно, Гневушка. Когда все они быстро сделают, и не заметит никто. Могу я про то Устинье рассказать?

— Расскажи обязательно. Неглупа у тебя внучка, и стараться будет, а вдруг заметит что, да предупредит кого надобно? Иногда и секунда во спасение идет.

— А еще что внучке рассказать?

— Добряне в палаты царские хода нет. А там измена затаилась. Обо всех только Магистр знает, я о тех, о ком прознал, скажу. Колдун там сильный есть — темный, страшный. О нем точно поведали. Давно уж он там, больше двадцати лет.

— И до сих пор скрывается?

— Сумел как-то. Ведьма там есть. Кто — не знаю, то ли при царице, то ли сама царица. Говорят, еще есть нечисть какая, но то мне уж точно неведомо. Знаю только, что не одно исчадье скорпионовое в палатах царских обретается. Борис-то неплох, а вот отец его слаб был. Телом слаб, духом слаб… вот и напустил в страну всякой нечисти иноземной.

— Не все они плохи там.

— Да обычные-то люди в любой земле ровно как и мы. Им бы спокойно жить, детей рОстить, жизни радоваться, того и довольно будет. А вот правителям их мало все, да и впредь мало будет, пока Росса стоит. Богатые мы, страна у нас большая, леса великие, горы могучие. А на их Лемберг с Франконией поглядишь, так и не поймешь вдруг — то ли страна, то ли кто клопа о ту карту придавил. Крохотные они, а правителю-то завсегда побольше кусок в свой рот хочется. Вот и лезут к нам, и лезть будут, военной силой не взяли, так хитростью да подлостью зайти решили. С разбором пускать всю ту нечисть надобно было, с опаской и остережкой, да патриарх тот, Феодосий, будь он неладен, фанатик неудельный, к нам век бы не прислушался. Орал, что мы с любой нечистью заедино… ты и сама, небось, помнишь. И Макарий вслед за ним, дурак бессмысленный, нашел, с кем бороться!

— Как не помнить. И рада бы забыть, да не получится.

— Мы б подсылов иноземных выловили, а вот он… сама понимаешь, молитвой их не одолеть, тут искренним надо быть, до последней жилочки, верой гореть. Он-то горел, да сам он на каждой пристани не встанет, каждого приезжего из той иноземии не встретит. А ежели какой поп чего и пробормотал…

— Наша-то сила всяко действует. А крест да молитва — только у верующих.

— То-то и оно. Внучке своей передай, пусть в палатах царских осторожна будет, глотка лишнего не выпьет, яблока не съест. Не отравят, так испортят.