Выбор

И снова я раскладываю юрту,

чтобы потом опять

собрать ее!..

Приходит ночь.

И вновь рассветы брезжат,

протяжными росинками звеня...

И подо мной, к а к колесо тележье,

поскрипывает

добрая

земля.

Р Е Ч К А П Н Я

Над ущельями.

над сутолокой к р у ч ,

над дорогой,

убегающей вниз,

уцепившийся за солнечный л у ч ,

жаворонок легкий повис.

Я его не слышу.

Д л я меня

жаворонок этот — не в счет.

Я пришел туда, где течет

маленькая речка И н я .

Что, казалось бы, такого

в пей?

Ручеек течет меж камней.

Переплюнуть м о ж н о ,

вброд перейти,

перепрыгнуть без усилий почти.

Речка, речка! Понимаешь ли ты,

почему

по перекрученной тропе

я пришел твоей напиться воды,

я пришел за песней к тебе?

...В белой пене,

В тучах брызг

сгоряча

79

вниз, в долину,

ты летишь с вышины,

вдохновенно и сердито урча

И локтями раздвигая валуны.

Холод тонких мартовских льдин

ты несешь в темно-зеленом нутре...

У меня приятель есть один,—

он скривился б,

па тебя посмотрев.

Он сказал бы, брови выгнув в дугу,

оглядев твои бешеный бег:

— Этих глупых

маленьких рек

я никак понять не могу.

Д л я чего они? Кому нужны?

И вообще зачем в них вода?

Если в речке нет глубины,

разве ж это речка тогда?

Разве ж она сможет, звеня,

славу о себе пронести?..

Ты прости его,

речушка И н я !

Несмышленый он еще.

Ты прости.

О Т Е Ц И С Ы Н

М. Магомасву

Бывает, песни не поются

ни наяву и ни во сне.

Отец хотел с войны вернуться,

да задержался

на войне.

Прошло и двадцать лет, и больше...

Устав над памятью грустить,

однажды сын приехал в Польшу —

отца родного навестить.

Он отыскал его.

А дальше —

склонил он голову свою.

У ж е он был

чуть-чуть постарше

80

отца,

убитого в бою...

А на могиле, на могиле

лежали белые цветы.

Они сейчас п о х о ж и были

на госпитальные бинты.

И тяжело плескались флаги.

Был дождь крутым и навесным.

И к сыну подошли поляки.

И помолчали вместе с ним.

Потом один сказал:

«Простите...

Солдата

помнит шар земной.

Но вы, должно быть, захотите,

чтоб он лежал

в земле родной?..»

Ш у р ш а л листвою мокрый ветер.

Д р о ж а л и капли на стекле...

И сын вполголоса ответил:

«Отец и т а к в родной земле...»

* * *

Мы судьбою не заласканы.

Но когда придет гроза,

мы возьмем судьбу за лацканы

и посмотрим ей в глаза.

С к а ж е м :

«Загремели выстрелы.

В дом родной

вошла беда...

Надо драться?

Надо выстоять?»

И судьба ответит:

« Д а » .

С к а ж е м :

«Что ж.

Идти готовы мы...

Но с к а ж и ты нам тогда:

наши жены станут вдовами?!»

81

И судьба ответит:

« Д а » .

Спросим:

«Будет знамя красное

над землей

алеть всегда?

Паши дети будут счастливы?»

И судьба ответит:

« Д а » .

И мы пойдем!

С Т И Х И О М О Е М И М Е Н И

Ояру Вациетису

М н е говорят:

«Послушайте,

упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте Родионом.

Или же Романом в конце концов...»

М н е это повторяют...

А у меня на родине

в начале тридцатых

в круговерти дней

партийные родители

называли Робертами

спеленатых,

розовых,

орущих парней...

Кулацкие обрезы ухали страшно.

К р у ж и л а с ь над Алтаем р ы ж а я листва...

М н е шепчут:

« И м я Роберт

пахнет иностранщиной...»

А я усмехаюсь на эти слова...

Припомнитесь, тридцатые!

Вернись, тугое эхо!

Над миром неустроенным громыхни опять.

Я с к а ж у о Роберте,

о Роберте Эйхе!

82

В честь его

стоило детей называть!

Я с к а ж у об Эйхе.

Я верю: мне знаком о н —

большой,

неторопливый, к а к река Иртыш...

Приезжал в Косиху секретарь крайкома.

Веселый человечище.

М о г у ч и й латыш.

Он приезжал в морозы,

по-енбнрекп лютые,

своей несокрушимостью

недругов разя.

Me пахло иностранщиной!

Пахло

Революцией!

И были у Революции

ясные глаза...

А годы над страною летели громадно.

На почерневших реках

дождь проступал,

как сыпь...

Товарищ Революция!

Н е у ж т о ты обманута?!

Товарищ Революция,

где же твой сын?

В к а к у ю мглу запрятан?

К а к и м исхлестан ветром?

Железный человечище.

Солдат Октября.

К а к и м и подлецами

растоптан,

оклеветан?..

Н е у ж т о ,

Революция,

жизнь его — зря?!

От боли, от обиды

напрягутся мышцы.

Но он и тогда не дрогнет,

все муки стерня.

В своем последнем крике,

в последней самой мысли,

товарищ Революция,

он верил в тебя!..

83

Да будет л о ж ь бессильной.

Да будет полной правда...