Выбор

Чемодан покорно ждёт в уголке, утешая тем, что через несколько часов сяду в самолёт и вернусь в Торонто. Парни тоже молчат, вероятно, чувствуя мою эмоциональную волну. Никто не пытается заговорить со мной уже вторые сутки. Их вопросы только по делу, я благодарен за это молчание и отсутствие бессмысленных диалогов. Тренера слушаю, словно через стекло. И свои слова, которым не придаю значение, тоже слышу отдаленно. В ответ получаю кивки. Не тороплюсь выйти из раздевалки первым, взгляд обращается к чемодану, и я отклоняюсь в его сторону. Я точно знаю, что хочу найти. Я никогда не надевал его, но он всегда лежит в боковом кармане чемодана.

Достаю браслет и натягиваю его на руку, пряча под экипировкой. Я не могу быть с ней, но часть её может быть со мной.

Глава 42

Я ещё не успеваю дойти до палаты, как палец Алестера врезается в грудь, а в серых глазах бегают злобные искры.

— Ты должен сказать спасибо за то, что она осталась жива и за то, что впереди месяц до начала года. Она успеет восстановиться. Рви задницу, но сделай так, чтобы она не осталась без образования. Найди няню, питание и всё, что нужно. Мне плевать, сколько это будет стоить, ты не уничтожишь её будущее.

Я зол, расстроен, на взводе, напуган, и это берет своё. Моя челюсть сжимается до невыносимой боли. Приходится говорить сквозь плотно сжатые зубы.

— Убери. Руку.

— Я знал, чем это закончится, — фыркает он. — Говорил, что от вас не стоит ждать любви. Вы слишком заняты самовосхвалением.

— Скажи спасибо, что твои зубы всё ещё на месте, — рычу в ответ. — Если для тебя забота сводится к тому, что начинаешь ныть и делаешь что-то вынужденно, то исключи себя из её жизни. Друг будет принимать все решения, которые сделает она: правильные или нет.

— Ты думал о себе, когда запретил ей.

— Какого черта ты несёшь? Я думал о ней. О том, что она может пожалеть; о том, что это опасно, а ты думал о том, что она перестанет работать и прикрывать твою задницу. Не будет подушкой безопасности. Такого друга никому не пожелаешь. Можешь валить, если наскучило и утруждаешь себя. Я могу быть рядом с ней.

— Она уже не хочет, чтобы ты был рядом с ней.

— Она скажет мне об этом сама. До тех пор, пока я нужен ей — я буду рядом. И не потому, что чувствую себя должным, а потому что сам этого хочу. Надеюсь, ты понял. Свали с дороги, дай мне увидеть свою дочь и девушку.

— Она не твоя девушка.

— Не твоё дело, кем мы друг другу приходимся. Если она захочет, она будет ей. Ни ты, ни кто-то другой не будет решать за неё. Сейчас она хочет свободу, я даю ей свободу. Но я всегда буду рядом, и ты последний, кто помешает.

Не желая терпеть его дальнейшие нападки и упрёки, открываю дверь и переступаю порог.

Палата уютная и просторная. Светло голубые стены постельного оттенка не режут глаза. Внутри только несколько компьютеров, датчики которые тянутся к Эмме, что занимает кровать, лёжа на боку и смотря в стену, рядом с ней капельница. У меня сердце уходит в пятки, потому что я не вижу ни люльки, ни нашей дочери в ней. Приходится немыслимым терпением сдерживать поток вопросов, что норовят обвалиться на Эмму.

Только когда подхожу к ней, становится в сотню раз хуже, потому что замечаю слезу, что скатывается по её щеке. Я вновь чувствую засуху в горле. Я больше не уверен, что могу говорить, и не уверен, что в силах найти язык во рту. Всё, что могу — взять её свободную ладонь, потому что вторая рука девушки с иглой в вене. Меня резко начинает тошнить от медицинского запаха.

Взгляд Эммы обращается ко мне. Она ничего не говорит, не кидается с распростертыми объятиями и сомневаюсь, что дело в капельнице. Она бы не сделала это, будь её рука свободной. Я вновь чувствую себя грязным после того вечера. Рядом с ней ощущения утраиваются.

— Я тут, — это всё, что могу сказать, потому что язык прилип к нёбу и не желает шевелиться.

Я получаю медленный кивок от Эммы, которая вновь устремляет взгляд куда-то в сторону. Я хочу сделать хоть что-нибудь: обнять её, оставить поцелуй, лечь рядом, но не могу. Не знаю, по какой причине, в голове засело «измена», только непонятно, почему, ведь мы не являемся парой. Практика показала, что секс не отвлекает, после него становится хуже, начинаешь копаться в себе и увеличивается степень вины.

Прочищаю горло и решаюсь начать хоть с чего-то.

— Что-то болит? Как ты?

— Рука… — тихо говорит Эмма, в эту самую секунду дверь открывается, вслед чему на порог заходит женщина в медицинском халате.

— Я же говорила посетителям оставаться в коридоре, — бесстрастно парирует она.

Моя шея делает резкий разворот, почти как у совы, а глаза впиваются в надзирательницу. Видя мое каменное выражение лица, она начинает хмуриться ещё больше.

— Что с моей дочерью?

Её лицо вытягивается, а брови заползают на лоб, вместе с этим, взгляд скользит по мне с головы до пят туда и обратно, словно меня изучают, как научный объект. Это уже привычно.

— Отец? — интересуется она, честное слово, если бы вежливости во мне не было, я мог закатить глаза и пойти на рожон первый.

Заставляю себя кивнуть, и женщина указывает пальцем на дверь.

— А там кто?

— Друг, — коротко завершаю я.

Она явно растеряна, но быстро собирается и вновь делает серьёзное выражение лица, словно оно может напугать. Я как минимум на две головы выше её, и единственный человек, который действительно может меня напугать — мама, хотя, это тоже спорно, по телосложению она ещё меньше женщины, вероятно, такого человека не существует в природе. Я вырос рядом с Мэйсом, что может быть страшней?

— Ваша дочь спит, — сообщает женщина.

Она проходит к капельнице и вытаскивает иглу из руки Эммы, по всей видимости, не желая продолжать диалог. Тем только хуже, потому что его не собираюсь завершать я.

— Хорошо, когда я могу её увидеть?

Получаю взгляд, напоминающий «Ты идиот?», который раздражает ещё больше. Я имею право задавать вопросы, а она обязана на них отвечать.

— Я хочу увидеть свою дочь и наблюдающего врача Эммы, — ещё настойчивей говорю я. Настроение не для милых бесед за кружкой чая, кроме того, я вовсе не пытаюсь быть вежливым. Сегодня я далёк от прежнего самого себя.

— Сейчас подойдёт, — буркает женщина, после чего покидает палату.

Её заменяет Алестер, глаза которого до сих пор светятся от злобы. Он проходит в палату и у устремляет взгляд на Эмму, точней, на её руку, туда же перевожу внимание я. Он не шутил, говоря о том, что её состояние желает лучшего. Сейчас она похожа на заядлого наркомана, рука которого исколота и имеет синие следы. Это выглядит не самым лучшим образом, от чего у меня сворачивается желудок. Врачом мне никогда не быть, сейчас это определено со стопроцентной вероятностью.