Выполнение замысла

Советую навестить моего старого друга Тимофея Кузьмича. Верь ему. Он проживает в Псковской области в деревне Бугорье Порховского района. Найдешь его и покажешь это письмо. Тимофей Кузьмич покажет то, что может тебе пригодиться. У него всегда можешь получить помощь или пересидеть смутное время.

Советую так же подружиться с моим сыном Владимиром. Верю ему, как себе. На этих двух людей всегда можешь положиться, правда сын живет далеко. В случае чего, поддерживайте и помогайте друг другу. Ты парень разумный, сообразишь сам.

Надеюсь, что моя смерть не напрасна, и у нас все получится, что задумывали.

Желаю удачи!

Всегда твой Ксенофонтов П. П.»

Перечитываю послание с того света еще раз, сворачиваю листок по прежним сгибам и поднимаю глаза на Владимира.

– Значит, смерть отца не случайна?
– смотрит вопросительно.
– Про какое смутное время он упоминает? За что он тебе благодарен?

– Не знаю, Владимир Петрович. Если была авиакатастрофа подстроена, то Петр Петрович погиб случайно. Охотиться могли только на его шефа. Насколько могу догадываться, Романов затеял борьбу в Политбюро против консервативных старцев, а твой отец помогал ему в этом и охранял, как самый близкий доверенный помощник и друг, - отвечаю уклончиво, не раскрывая свою роль.
– Несомненно, замыслы Григория Васильевича не могли нравиться кому-то у нас и тем более за рубежом. Но убивать за это? … Не хочу в это верить!
– размышляю вслух, пытаясь успокоить сына.

Хотя, как тут можно успокоить? Но раскрывать свою роль и сообщать о своих возможностях не собираюсь. Ксенофонтов со своими возможностями и опытом не смог защитить себя с Романовым, а как мне обезопасить себя? Только молчать и не высовываться. Конечно, если представиться возможность можно попытаться еще что-то предпринять, но уже без признания в своих способностях. Просьбу Петра Петровича, конечно,выполню, если придет время дефолтов, финансовых пирамид и деноминаций и если сам доживу.

Про смутное время ничего не знаю, - пожимаю плечами.
– Может, наверху более осведомлены? А насчет благодарности - я случайно помог милиции задержать маньяка, который много лет насиловал и грабил ленинградских школьниц. Романов послал твоего отца на мою родину, чтобы узнать про шустрого и везучего школьника. Так он как-то выяснил о нашем родстве. Потом Григорий Васильевич перетянул Петра Петровича на работу в Обком и подключил к своим замыслам, как честного, надежного, опытного человека и специалиста, - на ходу придумываю логически стройный ответ.

– Вас уже опрашивали? Документы Петра Петровича смотрели?
– интересуюсь, сбивая с мысли и уводя собеседника от невыгодных мне размышлений.

– Нет, - отвечает, думая о своем.
– Нечего там смотреть. Отец никогда не хранил дома ничего служебного.

– Оставьте мне свои координаты, если узнаю чего нового, сообщу, - предлагаю.

Мужчина кивает и достает из портмоне визитку и пишет на обратной стороне домашний адрес и дополнительные телефоны. Читаю - Мурманск, …, главный инженер …, судоремонтный завод …. «Да такому сыну не нужна никакая поддержка от пацана! Сам в состоянии справиться с напастями!» - удивляюсь.

– Раз отец считал тебя своим родственником, то и я буду, - признается неожиданно.
– Давай тоже свои координаты.

Пока пишу тетин адрес и телефон, он спрашивает:

– Поедешь в ту деревню?

– Надо бы. Интересно, что там Петр Петрович оставил, - протягиваю листок из записной книжки.
– Только летом, наверное, смогу выбраться, - сообщаю задумчиво.

– Ладно, - поднимается с лавки, - надо собираться домой в МурмАнск, - поясняет, назвав город с ударением на последнем слоге.
– На девять дней придете?
– интересуется.

– Стоит ли?
– сомневаюсь, - Мы можем помянуть хорошего человека и родственника у себя дома. Но Вы позвоните, как приедете.

– Позвоню, - кивает, - может к этому времени, что выяснится про аварию?
– надеется.

«Вряд ли. Обычно подобные расследования занимают более трех месяцев. И не факт, что результаты станут достоянием советской общественности из-за политики Суслова. В Советском Союзе происходят только хорошие события и никаких аварий или катастроф не бывает» - размышляю про себя, не собираясь озадачивать собеседника.

Пожимаем руки и расходимся.

Большой дом.

Майские праздники остались позади, и мой учебный процесс вышел на финишную прямую. В выходные собирался расслабиться с Ленкой, так как деревья оделись листвой, а земля достаточно подсохла, чтобы устроить свидание в глубине одного из многочисленных парков Петродворца.

Мои планы расстроил телефонный звонок, где мне предложили в ближайшее воскресенье к десяти часам утра прибыть на Литейный 4 в кабинет 27 к товарищу Карасеву для беседы. Снова вернулись все страхи, которые уже притупились к этому времени. Иван меня так и не тревожил. Заинтересованных взглядов и подозрительных лиц не замечал. Постепенно стал успокаиваться и вот этот неожиданный звонок. Первая мысль была - собирать сумку и сваливать в тайгу, к Таньке или Тимофею Кузьмичу. Куда угодно, только подальше от этих серьезных людей с горячим сердцем и холодной головой. Чистых рук там нет ни у кого.

Постепенно успокоился и стал размышлять логически. Приглашать по телефону могут только в нескольких случаях. Если за мной ничего у них нет, и собираются только побеседовать, как с перспективным для службы в КГБ молодым человеком. Об этом предупреждал Ксенофонтов полгода назад. Второй вариант - они уверены, что я никуда не денусь, а если побегу, то подтвержу какие либо подозрения. А третий - самый худший. Наивный подросток сам к ним явится и не придется вытаскивать его из школы, квартиры или хватать на улице. Воскресный день выбран не случайно - не смогу отговорится занятостью в школе или отпрашиваться, ставя в известность посторонних лиц.

Придется идти и надеяться на себя и авось. На трех выражениях держится Россия много веков - авось, небось, и как нибудь, а мне ничего другого не остается.

В воскресенье в двенадцатом часу дня вышел из дверей одного из подъездов Большого дома и, глядя в солнечное весеннее ленинградское небо впервые за долгое время вздохнул свободно и легко. На ум пришли слова кипеловской песни, и захотелось их заорать на весь Литейный проспект:

Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх.

Я свободен с диким ветром наравне,

Я свободен наяву, а не во сне!

Ужасно захотелось мороженого в стальной вазочке из трех шариков пломбира с двойным или тройным сиропом. Оглянувшись на громаду здания, слетел по ступенькам на тротуар и, сдерживая шаг, все же поспешил на розыски ближайшего кафе-мороженого.

В двадцать седьмом кабинете меня встретил молодой, но уже полный парень лет двадцати пяти.

– Соловьев Сергей?
– поинтересовался, не вставая из-за стола, и протянул руку за пропуском, который мне пришлось выписать в Бюро пропусков.

«Старлей или капитан, не велика шишка!» - с удовлетворением отметил про себя. Если бы было что-нибудь про меня серьезное, то наверняка бы здесь сидел, кто постарше и опытней.

– Знаешь, зачем мы тебя пригласили?
– вглядывается в меня.

– Понятия не имею, - мотаю головой и осматриваюсь.

Обычный небольшой кабинет. Стены покрашены зеленой краской. (Кровавых брызг на стенах не видно). На стене портреты Дзержинского и Брежнева. Два стола впритык. Два сейфа. По паре стульев для посетителей у стен. Вешалка у двери. «Кабинет на двоих», - догадываюсь. Только коллеги сейчас нет.