Выше стен

Невесть откуда набежавшие белые тучи плотно затянули горизонт, налетел ветер, тополя за коттеджами, теряя ветки, пригибаются к земле. На заброшенных дачах что-то грохает и катается, завывают потревоженные духи, в голос орут ржавые петли рассохшихся калиток.

— Свят… — Регина замирает, топчется на месте, растерянно озирается, и ее глаза темнеют от ужаса. Она напугана, это немудрено. Мне тоже стремно: хочется поскорее свалить с заброшек и очутиться поближе к цивилизации.

Ощущение, что во всем мире нас только двое, лишь усиливается на контрасте с грозящей опасностью. И слова отца резонируют с наваждением, накрывшим меня незадолго до его звонка.

…На меня вся надежда…

Действительно, сейчас я — единственный, кто может ее защитить. Или легко сломать. Но от этой залетной мысли тошнит.

Правда в том, что я устал. От одиночества, отчужденности, непохожести, вечных поисков смысла… Неудовлетворенной потребности в тепле, в друге, в девушке, в том, кому не все равно. Болото безысходности, неразрешенных проблем, депрессняка держит крепко, и скоро я в нем окончательно утону.

Так почему бы и нет? Почему не стать добрее именно к ней? Разве от нее зависели решения наших родителей?

— Я здесь. Успокойся, все хорошо! — Забив на установки, я подхожу к ней вплотную. Она расслабляется, прижимается затылком к моей груди и, зажмурившись, шепотом считает вслух. Переняв из тоненьких рук тяжеленную сумку, я направляю Регину к дороге.

Сказать, что я в шоке — значит ничего не сказать. Такой подставы от собственного разума я не ожидал. Завтра все пройдет, я ничем не выдам себя. Только рожа предательски горит.

Насмотревшись кино, Яна частенько приставала ко мне с расспросами: за что я ее люблю, как понял, что влюбился? В ее сопливых мелодрамах у героев всегда были причины быть вместе, а в моей реальности все кореша западали на девчонок без веских поводов — даже красивая внешка не играла особой роли.

Просто навязчивые мысли поселялись в башке и не давали покоя, превращаясь в манию и желание обладать объектом вожделения. Химическая реакция, делающая нас кретинами. Баг в прошивках.

В идиллическом королевстве беленых заборчиков и ровно подстриженных газонов Регине становится легче, и она, стряхнув оцепенение, весело хохочет:

— Давай наперегонки? Бежим? — Вырывается из моих рук, разворачивается и, прищурившись, ждет ответа. Волосы, выбившиеся из захвата резинки, треплет ветер, глаза лихорадочно блестят. Меня снова накрывает. Она не отсюда. Дитя бури…

— Давай. Кто вперед. До ворот! — Я резко стартую и бегу как дурной, но она не отстает.

Порывы ветра усиливаются, подгоняют в спину, сбивают с ног, перекрывают доступ кислорода. Впереди возвышается громадина родного дома, он пуст, потухшие окна, словно глаза потерянного пса, вглядываются в приближающуюся стихию и взывают о помощи. Ему так нужно не быть одиноким…

Мы одновременно вбегаем по ступеням и тормозим у входа. Регина лезет за ключом в карман, но медлит и отступает на шаг, позволяя мне самому открыть дверь.

Захлопываю ее за нашими спинами, и ощущение, что мы только что чудом оторвались от смертельно опасного врага и теперь нам все нипочем, с головой накрывает обоих, а мир снаружи в то же мгновение укутывает непроглядная белая пелена.

Мы смеемся как ненормальные, эйфория бурлит в крови. Я веселился так только после наркоты, когда по дурости пару раз пытался с ее помощью уйти от проблем. А сейчас я счастлив реально, без допинга.

И ее яркие вишневые губы хочется поцеловать.

Я моргаю и отворачиваюсь. Пора окончательно завязывать с бухлом — все алкоголики рано или поздно становятся сентиментальными, как этот ушлепок Валерон.

Стремительно темнеет, снаружи усиливается ветер. С новой силой разгорается головная боль.

— Ура, мы спасены! — провозглашает Регина низким бархатным голосом, бросается на меня и душит в объятиях, как делала уже, кажется, сотню раз, но я не знаю, куда деть руки. Сердце подскакивает к горлу. Надо просто посильнее сдавить ее, как раньше, но я не решаюсь. — Как р-романтично — стихия, мрак, опасность, и ты рядом… Наверное, я не снесу восхищения! — улыбается она, видя мою душу насквозь, и отстраняется, а меня скручивает тоска.

По инерции придерживаю девочку за плечи, помогаю снять куртку, вешаю ее на золоченый крючок рядом со своим пальто и, как на невидимом поводке, тащусь за Региной в темные глубины дома.

Притихшие от ужаса комнаты погружены в полумрак, черные, сгорбленные силуэты мебели застыли в причудливых позах, только ветер беснуется за окном, исступленно выламывая рамы.

Под потолком загораются люстры, желтый свет заливает пространство. Регина отдергивает руку от выключателя и смотрит на меня, будто я сейчас решу ее судьбу.

В этой тревоге и неизвестности есть особенный уют, чувства обострены, атмосфера пропитана электричеством, сенсоры сбоят.

Мы вот-вот перейдем незримую черту, Регина тоже понимает это, и чудовищная неопределенность повисает в воздухе. Нам предстоит провести наедине целую ночь — это обстоятельство напрягает почище экзаменов.

Проблема в том, что я не готов к обязательствам. Она не вовремя в моей жизни, но по спине табунами ползут мурашки, и я соображаю с огромным трудом.

— Чем займемся? — Она решается первой и дрожит, а я отшатываюсь. Хочется дать себе же по пустому лбу. Пора осадить коней. Это ни в какие ворота не лезет. Даже если взять на себя ответственность, облачиться в рыцарские доспехи и ринуться отстаивать честь прекрасной дамы, никто не поймет — ни родители, ни окружение. А я не хочу быть рыцарем. Я вообще та еще мразь…

— У нас лютый препод завтра… Если не подготовлюсь — казнит. — Я выдумываю самую тупую из всех отмазок и закрываюсь в комнате. Переодеваюсь в старую толстовку и джинсы, зажигаю пыльную лампу и сажусь за стол, за которым когда-то решал школьные примеры и задачи.

Я честно стараюсь забить башку учебой, но вскоре понимаю, что идея не из лучших: стены трещат, ветер воет, в стекла скребутся ледяные когти вьюги. Древний, исступленный смертельный ужас копошится в груди, я грызу кончик ручки, не в силах сосредоточиться. Много лет подряд, из вечера в вечер, я сидел тут над уроками, а за стенкой плакала мать. Я не знал, как ей помочь, и точно так же бесцельно жевал пластик колпачка. Иногда она входила сюда заплаканная, гладила меня по макушке, опускалась на уголок кровати и говорила, говорила, говорила… О том, как несправедлив к нам отец. О том, как нам будет хорошо, когда мы отсюда уйдем.

Шумно вздыхаю и потягиваюсь до хруста в суставах. Надеюсь, она вовремя увидела предупреждение МЧС и плотно закрыла форточки.

Робкий стук раздается так неожиданно, что я вздрагиваю.

— Свят, извини за беспокойство, но… У нас Славик пропал, — из коридора раздается приглушенный голос Регины.

Я категорически не хочу с ней пересекаться. Трясу головой и снова отмазываюсь:

— Брось, он в кладовой, спит как труп. Проверь в домике, который купила Наташа!

— Его там нет, Свят!