Выше стен

Чертыхаясь, выбираюсь из-за стола, иду на зов и налетаю на испуганную бледную девчонку. В огромных бездонных глазах стоят слезы, белый шрам на лбу придает ей вид несчастного, перетерпевшего множество лишений ребенка. На ней безразмерный свитер, свисающий до коленей, стройные, украшенные татуировками ноги отливают бронзой. Однажды они сжимали меня так, что наутро болели ребра, но это было… горячо.

Пару секунд я молчу как придурок и обреченно соглашаюсь:

— Ладно, я поищу на улице, а ты — дома. Окей?

Набрасываю пальто и, померившись силами с бураном, налегаю плечом на тяжеленную дверь. Снег мгновенно залепляет глаза и нос, проморгавшись, я спускаюсь со ступеней и что есть мочи ору свое собственное имя — словно ищу и не могу найти самого себя.

Гребаный сюр. Кота нигде нет.

Из-за спины выбегает Регина и, кутаясь в куртку и проваливаясь в сугробы, мечется по двору. Винтажные ботинки зачерпывают голенищами снег, голые ноги покраснели от холода, но она, кажется, не замечает.

— Славик, где ты, моя радость? Откликнись, вернись, пожалуйста, здесь тебя любят!

Душу словно обварили кипятком, и горло сжимает спазм.

Голубой газ зимних сумерек скопился над крышами, вереницы желтых лампочек мигают и качаются на ветру… ощущение уюта, почти осязаемая сказка, предчувствие праздника — я как будто вернулся в детство. Захлестнувшая меня параллельная реальность настолько явственна, что душат слезы.

Метель, канун Нового года, гирлянды на собственноручно наряженной елке, мне семь, я счастлив и горд…

Правда, тот вечер тоже закончился воплями, руганью и битьем посуды. Поправляю воротник и всматриваюсь в непроглядную белую мглу.

Пофиг. Я уже вырос и не нуждаюсь в этих воспоминаниях.

Мы, как полоумные, носимся в снежной круговерти. До тех пор пока виновник переполоха наконец не обнаруживается: сидит на подоконнике в столовой на манер цветочного горшка и с недоумением наблюдает за нами, а его мохнатая голова, как нимбом, подсвечена настенным светильником.

— Я тебя на шапку пущу, шерстяной ублюдок! — Грожу ему кулаком, и Регина, прыснув от смеха, пускается в уговоры:

— Не ругай его, Свят. Ты только прочувствуй, какое он подарил нам счастье! Даже если сотворит что-то похлеще, мы все равно будем его любить, ведь так?

Она преграждает мне путь, убирает с раскрасневшихся щек влажные волосы, долго и пристально рассматривает меня, лишая возможности нормально дышать, и шепчет:

— Мы со всем определились, но… Я все равно люблю тебя, Свят. Не как брата. Что мне делать, я так люблю тебя…

У меня сносит крышу. Еще доля секунды, и я скажу ей то же самое. Откажусь от всего, что было в прошлом. Я такой идиот…

Ветер бьется о кирпичную кладку забора, вгрызается в черепицу над головой, треплет гирлянды и целлофан на обернутых на зиму туях, залетает за шиворот и отрезвляет ледяными оплеухами. Я цепляюсь за остатки здравого смысла и хриплю:

— Ты замерзнешь. Пошли внутрь.

***

Оставив Регину наедине с наглой безответственной скотиной (еще одной, помимо меня), я отваливаю в подвал: нужно прибавить отопление и проверить коммуникации, а когда возвращаюсь, в столовой горит яркий свет и шумит вода.

А я ловлю себя на мысли, что нахожусь дома… Неважно, где он расположен, не важна обстановка. Это просто дом. Просто девочка, которая ждет. Может, несмотря на всю отстраненность от набивших оскомину человеческих радостей, и у меня все же есть надежда?..

Остервенело тру виски.

Мне нечего ей дать.

Нечего даже предложить. Не с того начал…

— Ни черта не умею готовить! — предупреждает Регина, завидев меня, снимает с тонкого запястья резинку и собирает темные волосы в хвост.

— «Гугл» в помощь… — бурчу под нос и падаю в плетеное кресло у батареи.

В попытках одуматься, намеренно держусь поодаль, но она без всякого стеснения садится на подлокотник и сует мне в руки смартфон.

— Это турецкое блюдо. Простые ингредиенты, но как аппетитно выглядит… Поможешь?

Я всегда настороже, не ныряю на непроверенную глубину: тот еще продуман, даже зануда, но сегодня мозги закоротило. Забив на все, встаю и до локтей задираю рукава.

— Тащи разделочную доску. И нож.

Готовка не требует особых навыков, но во избежание ненужных травм я беру ее на себя. Регина действует на подхвате — приносит продукты, складывает в посудомойку грязные тарелки, смахивает крошки со стола. Мы сверяемся с рецептом и сталкиваемся лбами, задеваем друг друга плечами, невзначай соприкасаемся пальцами и отпрыгиваем как ошпаренные. Смешно. После того что было между нами, реально смешно…

Тренькает таймер, и мы, как настоящие голодные студенты, набрасываемся на еду.

Это натурально пища богов, и Регина, мурлыча над тарелкой, приговаривает, что я гений во всем.

— Ты даже в этом идеальный…

Стискиваю зубы и заливаюсь краской. Я бы все отдал, чтобы она не заметила этого, но она замечает.

— Мне надо готовиться, серьезно. Николаич голову откусит, если завалю проект… — Я вскакиваю, щелкаю кнопкой на чайнике и, вытащив из кармана телефон, кошусь на безучастный темный экран.

«Завтра не учимся, занятия отменяют», — одновременно оживают все групповые чаты. Разъяренный ветер ревет снаружи, в вентиляционном канале осыпаются камешки, в комнатах трещат натяжные потолки. Поморгав, гаснет свет, и мир исчезает во мраке.

— Не уходи! Можно с тобой? Не оставляй меня! — умоляет Регина. Я паникую, но, чувствуя ответственность перед ней, хватаю ее за холодную руку и веду в гостиную.

Когда-то давно на дне пустого комода лежали стеариновые свечи, ароматические палочки и эфирные масла матери, но сейчас он набит барахлом Наташи, а я ни черта не ориентируюсь в нем.

На каминной полке находятся спички, а в его почерневшем нутре — дрова: видимо, папаша собирался вечерком погреться у огня с бокалом вина, да вот не срослось, не подфартило.