Высота в милю

— Я знаю, папа, — я сжимаю его руку. — И помню. Я просто хотела, чтобы она гордилась мной, как раньше, но сейчас я сдалась.

Он понимающе кивает.

— Ты никогда не видела свою бабушку, но она была той еще штучкой, — он издает хриплый смешок, в котором нет ни капли юмора. — Она обращалась с твоей мамой точно так же, как твоя мама обращалась с тобой. Единственная разница в том, что ты выбралась. Ты выбрала свой собственный путь, а не делала каждую мелочь, которую она от тебя ожидала. Но у твоей мамы были большие мечты, которые она отложила на потом, чтобы угодить своей матери. Мы поженились намного раньше, чем планировали, потому что ее мама давила на нас. Она поступила в колледж, который выбрала для нее мама, — отец подталкивает меня, как будто молча спрашивает: «Звучит знакомо?». — Я не собираюсь вкладывать слова в ее уста, но думаю, что в ней есть какая-то ревность, и вместо того, чтобы гордиться тобой, как это должна делать любящая мама, она завидует. Но знаешь, я думаю, она начинает это понимать, и до нее доходит, что она относится к тебе точно так же, как ее собственная мать. На которую, кстати, она обижается до сих пор.

Я молчу, переваривая эту новую информацию. Я никогда особо не знала о прошлом своей мамы и о том, как она воспитывалась. За ее идеальной маской трудно что-либо разглядеть.

— Я не пытаюсь ее оправдать, — продолжает отец. — Но травму поколений нелегко преодолеть, и впервые за долгое время у меня появилась небольшая надежда, что она сможет извлечь уроки и вырасти из этого.

Я физически вижу, какую эмоциональную нагрузку это накладывает на него, когда он пытается быть чутким мужем и в то же время заступаться за свою дочь. Предполагалось, что то, что я вычеркнула маму из своей жизни, никак не повлияет на него или их отношения, но, конечно, это произошло.

Протягивая ему свое пиво, я добавляю:

— Ну, может быть, из этих дурацких комментариев все-таки выйдет что-то путное.

Папа стукает своей бутылкой о мою.

— Может быть.

— Думаю, после этого мне нужно еще одно пиво, — встав с дивана, я беру еще две бутылки со стойки.

— С языка сняла, — папа делает глоток пива. — Итак, расскажи мне обо всем остальном. Как работа? Как приют?

— Приют супер. Мне нравится там работать. Хозяйка самая лучшая, а собаки такие милые. Что касается работы, то не знаю, как долго у меня еще будет работа, так что вот так.

— А они знают, что на фотографии была ты?

— Официально нет, но это только вопрос времени, когда мое имя будет обнародовано, и я останусь без работы.

— Когда Райан звонил, то упомянул, что есть несколько авиакомпаний, которые набирают сотрудников, и одна из них находится здесь, в Сиэтле.

— Да, но это не обсуждается. Я не могу оставить его в Чикаго. Не после того, как Райан усердно работал, чтобы вытащить меня туда.

— Он просил, чтобы я посоветовал тебе изучить этот вопрос.

Я замираю.

— Подожди. Правда?

— Да. Если ты этого хочешь.

— Почему он ничего мне не сказал?

Понимающий смех вырывается из груди моего отца.

— Потому что это Райан. Думаешь, этот парень может смотря тебе в лицо, сказать, чтобы ты переехала через всю страну, не подавив при этом слез? Этот парень — кирпичная стена эмоций, если только они не касаются тебя.

Когда на прошлой неделе появилось объявление о приеме на работу, я не задумывалась об этом. О переезде из Чикаго речи не шло. На тот момент мы с Зандерсом все еще были вместе, и я никогда не думала, что Райан предложит мне уехать из города. Но ничто не помогало мне почувствовать себя лучше. Ничто не помогало успокоить разбитое сердце, которое изматывало меня. Может быть, расстояние в две тысячи миль запустит процесс исцеления, и на данный момент я в отчаянии и готова попробовать все.

Я просто хочу почувствовать себя лучше. Я не хочу выходить из своей квартиры и видеть Зандерса. Не хочу думать о нем каждый раз, когда нахожусь в приюте, когда замечаю небольшой ремонт, оплаченный его пожертвованием. Не хочу вспоминать о том, как нашла его на ступеньках на Рождество, каждый раз, когда прохожу мимо его здания. Я не хочу думать о том, как сильно он любит свою племянницу, всякий раз, когда неизбежно сталкиваюсь с ними, когда Элла сидит у него на плечах. Не хочу вспоминать, что впервые в жизни я почувствовала настоящую связь с друзьями, когда вижу Мэддисонов в холле своего дома. Я просто хочу немного отдохнуть от всего, что потеряла.

Всю свою жизнь я ждала, что кто-то другой выберет меня, и постоянно подводила себя, надеясь на одобрение других. Но почему я жду, пока кто-то другой сделает меня приоритетом, когда могу сделать это сама?

Я могу выбрать себя.

— Я хочу, — уверенно заявляю я. — Завтра подам заявление.

ГЛАВА 44

ЗАНДЕРС

— Четыре штрафа, Зи? — Мэддисон бросает свою мокрую от пота майку в корзину, стоящую в центре раздевалки для гостей.

— Спроси меня, есть ли мне до этого дело.

На случай, если он не смог определить это по отсутствующему выражению моего лица или засохшей крови на губе после одной из сегодняшних драк, ответ таков: «Мне плевать».

В любой другой день Мэддисон прочитал бы мне свою обычную капитанскую нотацию о том, что я подвожу команду, предоставляя «Сиэтлу» столько возможностей для игры в большинстве. Он напомнил бы мне, что мы только что проиграли на выезде, и теперь в третьем раунде плей-офф у нас всего одна игра. Сказал бы мне вытащить голову из задницы и расставить приоритеты.

Но Мэддисон ничего этого не говорит, потому что знает, где мои приоритеты. Я не думаю о хоккее. Не думаю о своем контракте. Я думаю только о девушке, которая исчезла из моей жизни, потому что я не хотел, чтобы моя репутация причиняла ей боль.

Глаза Мэддисон не отрываются от моего мизинца, пока я разматываю пластырь с кольца Стиви, которое я отказывался снимать последние три игры. Оно достаточно тонкое и простое, и мне каким-то образом сошло с рук его ношение, судьи предположили, что мой палец заклеен пластырем по медицинским показаниям. Но я носил его, цепляясь за него, как за какой-то спасательный круг. Как будто то, что оно на моем пальце, символизирует, что Стиви все еще в моей жизни.

Но то, как она смотрела на меня вчера в самолете, как будто я незнакомец, с которым она не хочет иметь ничего общего, напомнило мне, что это не так. Меня больше нет в ее жизни. Поэтому я буду носить это гребаное дешевое кольцо, пока металл не распадется, потому что это единственная часть ее, которая у меня осталась.

Извиняющийся взгляд Мэддисона осторожно находит мой, прежде чем он снова смотрит на мой палец.

— Я не хочу об этом говорить, — напоминаю я ему, хватая полотенце и направляясь в душ.

Надев костюм, вслед за парнями выхожу из раздевалки к автобусу, ожидающему нас у черного входа на арену. Множество нетерпеливых фанатов приветствуют нас с протянутыми плакатами и ручками, стоя за ограждением на нашем коротком пути. Большинство ребят не торопятся, раздавая автографы и фотографируясь с фанатами, но я не снимаю наушники с ушей и не отрываю бесстрастного взгляда от автобуса впереди меня.

Напротив фанатов вдоль дорожки выстроились репортеры, сверкая вспышками камер, выкрикивая наши имена и надеясь, что смогут что-то придумать из ничего. Требуется вся моя сила воли, чтобы не поднять руку и не отмахнуться от них, когда прохожу мимо. Честно говоря, это прекрасно сочеталось бы с тем образом, который Рич хочет, чтобы я создавал, и это очень заманчиво, потому что я частично виню их в том, что моя жизнь пошла прахом всего несколько дней назад.