Высота в милю
Шрифт:
При упоминании о моей матери я бросаю взгляд на Мэддисона. Никто не знает о моей семейной ситуации, кроме моей и его семьи. Я плачу хорошие деньги своей пиар-команде, чтобы так продолжалось и дальше.
Мэддисон одаривает меня извиняющейся полуулыбкой.
— Похоже на правду, — я заставляю себя рассмеяться в устройство громкой связи, ненавидя вкус слов, слетающих с моего языка.
— Джерри, давай поговорим о хоккее, — быстро меняет тему Мэддисон.
— Да, давайте. У вас двоих в этом году неплохая команда. Заполучим Кубок?
— Это наш год, — заявляет Мэддисон.
Кивнув
— Без сомнения, мы считаем, что парни в майках «Рэпторс» в этом году имеют потенциал стать обладателями Кубка Стэнли.
Мы с Мэддисоном смотрим друг на друга через стол в конференц-зале. Когда речь идет о хоккее, и особенно в этом сезоне, мы не валяем дурака. Это наш год, чтобы выиграть все. В свои двадцать восемь лет мы с Мэддисоном оба вступаем в седьмой сезон НХЛ, и у нас, наконец, есть все, что нужно для победы.
— Зандерс, как думаешь, в этом году ты уменьшишь количество штрафных минут?
— Зависит от обстоятельств, — откидываюсь в кресле.
— Каких?
— Если другие команды будут играть чисто, то и я тоже. Но если будут преследовать моих ребят, то будут отвечать передо мной. Скамейка штрафников меня не пугает. Для этого я и нахожусь в этой команде, чтобы защищать своих парней и следить за тем, чтобы они не пострадали. Но судя по моим последним шести сезонам, не могу представить, что этот год будет другим.
— Ты любишь хорошую хоккейную драку, — смеется Джерри.
Что ж, тут он прав.
— И что тебе терять? — продолжает он. — Ты наносишь удары, получаешь свои штрафные, а потом уходишь с очередной женщиной под рукой каждый вечер. Мы все знаем тебя, ЭЗ. Тебе наплевать на всех, кроме себя. И именно поэтому Чикаго любит тебя. Ты самый большой засранец в лиге. Но ты наш засранец.
Мэддисон откидывается в кресле и хмурит брови, скрестив руки на груди. Мой друг разочарованно качает головой, но он знает, как это работает. Мы делали это годами.
Я делаю глубокий вдох, натягиваю улыбку, хотя репортер ее не видит.
— Все верно!
— Золотой мальчик города и плохой парень Чикаго, — добавляет Джерри. — Мой любимый заголовок, когда речь идет о вас двоих.
Мы продолжаем говорить о команде и наших целях на этот сезон, но каждые несколько вопросов возвращаемся ко мне и моей личной жизни. Мы говорим о женщинах, с которыми я ухожу с арены, о моих сфотографированных ночах в городе, о выпивке и вечеринках. Хотя я всегда напоминаю ему, что такие вечера никогда не предшествуют игре.
Каждый раз, когда Мэддисон или я пытаемся перевести разговор на «Активные умы Чикаго» — наш благотворительный фонд, поддерживающий обездоленных молодых спортсменов, которые не имеют средств для поддержания психического здоровья, Джерри возвращает разговор ко мне и моему холостяцкому образу жизни.
Я понимаю, что это имидж, который я создал для себя за последние семь лет, и именно по этой причине мои зарплаты такие большие, как сейчас, но мне бы очень хотелось также рекламировать нашу благотворительную деятельность. Это единственная вещь в моей жизни, которой я искренне горжусь.
Мы с Мэддисоном начали создавать фонд еще тогда, когда он только переехал в Чикаго. Нам обоим нужно было начать
жертвовать свое время и деньги на благотворительность, поэтому создание этой организации было вполне логичным. Мы собрали профессиональных спортсменов со всего города, чтобы они поделились своими собственными историями психического здоровья в попытке преодолеть предрассудки, связанные с этой темой среди спортсменов, особенно мужчин. Мы собираем деньги на ежемесячных мероприятиях, чтобы покрыть расходы на сеансы терапии для детей, которые не могут себе этого позволить, но нуждаются в помощи, а также обращаемся к врачам и терапевтам, которые готовы пожертвовать своим временем.Я не могу представить, как изменилась бы моя жизнь, если бы в молодости у меня были такие услуги. Многое из того гнева и несдержанности, которые я чувствовал, можно было бы выразить словами, а не грязной игрой на льду.
— Спасибо, что уделили время, Джерри, — говорит Мэддисон, когда все вопросы заданы. Он заканчивает разговор по громкой связи. — Мы больше не будем заниматься этим дерьмом.
— Мы должны.
— Зи, из-за них ты выглядишь как мудак. Ты даже не можешь говорить об «Активных умах» без того, чтобы они не сменили тему на то, с кем ты трахаешься или дерешься, — в расстройстве встает из-за стола Мэддисон.
Я тоже расстроен. Мне плевать, если они хотят поговорить о моей личной жизни, но было бы неплохо, если бы СМИ упоминали и о том хорошем, что я делаю для общества. Большинство людей не знают, что я наполовину являюсь лицом нашего фонда. Они считают, что это благотворительная организация Мэддисона, потому что это соответствует образу милого семейного парня. Для СМИ не имело бы особого смысла представлять, что я такой мудак, которому на всех наплевать, но при этом являюсь соучредителем благотворительного фонда для обездоленных молодых людей, страдающих психическими заболеваниями.
— Мы больше этим не занимаемся. Я устал от того, что все думают о тебе как о мудаке, у которого нет чувств. То, как они говорят о тебе, Зи… — Мэддисон направляется к двери конференц-зала, качая головой.
— У меня нет чувств, — быстро отвечаю я. — По крайней мере, до июня, когда я буду держать в руках Кубок Стэнли и новый продленный контракт.
— Это у тебя нет чувств? — спрашивает Мэддисон, не убежденный. — Ты плакал, когда смотрел «Тайну Коко» с Эллой. У тебя есть гребаные чувства, чувак. Тебе следует начать сообщать людям об этом.
— Не используй «Тайну Коко» против меня! Это дерьмо было грустным! — я встаю со своего места и иду за ним в раздевалку, чтобы переодеться к нашей игре. — А та песня в конце? Она меня каждый раз заводит.
Как только опускаюсь на сиденье в самолете для полета домой, я со вздохом погружаюсь в него. Это поражение было жестоким, и я играл как дерьмо. Я не был сосредоточен сегодня, и беру на себя всю ответственность за провал.
Я не ожидал, что мы проиграем так скоро. На самом деле, думал, что мы проведем как минимум десять игр без поражений. Вот насколько мы хороши. Но сегодня просто не наш вечер.