Высшее наслаждение

Много раз Люк пытался заставить себя увлечься другими, не получалось. Красивейшие женщины Европы были к услугам мсье Матуа, завидного холостяка, богатого, известного, не лишенного привлекательности и вкуса. Они были готовы на все, только бы завоевать его внимание, завлечь своими прелестями и обаянием. Люк видел, как эти девушки стараются приблизиться к нему, и ни одну не подпускал к себе. Единственная, кому он разрешил подойти близко, была Мари Люс, та, о которой интересовалась Полина. Нежная, красивая девушка, искренне любившая его. Мягкая, покорная, оттого и неинтересная. Люк быстро устал от ее чрезмерного обожания. Просящий любви взгляд раздражал, вызывал желание причинить боль, что он нередко делал. Ему нравились слезы в глазах Мари Люс, таких же серебристых, как у Полины. Казалось, это не красавица француженка, хрупкая и слабая, плачет и умоляет о пощаде, в то время как он заносит руку перед очередным ударом, а она, Полина, коварная лицемерка и шлюха, любимая, обожаемая, внушающая ненависть и отвращение. Было высшим наслаждением причинять страдания беспомощной Мари Люс, затем это надоело, потому что она никогда не сопротивлялась и всегда находила оправдания жестокости мужчины, которого любила, несмотря ни на что. Люк удивлялся, как можно дарить нежность тому, кто издевается над тобой, потом усмехался, понимая, что то же самое происходит между ним и Полиной. Она унижала его изменами, мучила безразличием, а он прощал и выпрашивал ее любовь. После развода ситуация не изменилась. Люк продолжал маниакально наблюдать за жизнью уже бывшей жены, желая ее больше, чем когда-либо. Каждое утро начиналось мыслью о Полине, а вечер заканчивался воспоминаниями о ней. Много раз Люк представлял, как она возвращается в его жизнь, опомнится, наконец, поймет, что он лучший из всех, самый надежный и верный. Но, увы, шло время, Полина не вспоминала о нем, продолжая наслаждаться свободой, меняя любовников, каждый из которых был полным ничтожеством, не в состоянии дать ей то, чего она достойна. Люк сгорал от ревности, когда узнавал, что у нее появилась новая привязанность. Ненависть опаляла все внутри, стоило подумать о Полине в объятиях другого. Он представлял, как чужие руки гладят ее тело, испытывая возбуждение, смешанное с омерзением, причем последнее чувство направлял на себя самого, понимая, насколько жалко выглядит. Нет ничего противнее, чем желать того, кто много раз предавал тебя, унижал пренебрежением, пользовался, словно вещью, а после с легкостью оставил. И все же Люк не мог выкинуть Полину из своей жизни. Неизвестно по каким причинам, но он стремился к ней, будто она была единственным человеком в этом мире, от которого зависело не только его счастье, но и сама жизнь. Он нуждался в ней, как в воздухе, несмотря на то, что каждый глоток отравлял, обжигал огнем горло и губы, заставлял биться в конвульсиях ненависти и желания.

Люк не сомневался в том, что получит Полину обратно. Она вернется к нему. Поверженная, лишенная любимых и близких, всего, что делает ее счастливой, Полина преклонит колени, и тогда он воздаст ей за каждое мгновение боли. Происходящее сейчас лишь прелюдия к той казни, которую он приготовил для нее. Эта мысль заставляла Люка улыбаться, наслаждаясь предвкушением победы над женщиной, сломившей его, лишившей уважения и веры в себя.

Тело ломило так, будто накануне он весь день провел в спортивном зале, мучая себя непосильными тренировками. Каждая мышца ныла, а кости, казалось, крошились внутри, отчего хотелось согнуться в комок под одеялом и стонать в подушку. Конечно, Люк не допустил подобной слабости, усилием воли заставил себя подняться и подошел к окну. Ослепленный утренним солнцем, он закрыл глаза, наслаждаясь его теплом и нежностью. Понемногу боль начала уходить, тоска также отпускала душу, он глубоко вдохнул и, почувствовав приятную расслабленность, улыбнулся. После подошел к телефону, заказал завтрак в номер и направился в ванную. Стоя под прохладными струями воды, Люк, наконец, понял, что в очередной раз одержал победу над собой. Мысли стали ясными, тело ожило, наполнилось силой, лишь сердце продолжало пылать ненавистью и отчаянием, но с этим уже ничего нельзя было сделать. Ярость уйдет только тогда, когда он поставит точку в последнем пункте своего плана, уничтожит ту, которая убила в нем все самое лучшее, оставив лишь горстку пепла из страданий и унижений.

Выйдя из ванной, Люк остановился на толстом ковре, настороженно повернув голову в сторону открытой двери. Из соседней комнаты раздались приглушенные голоса, затем послышались смех и звон приборов. Люк усмехнулся наглости тех, кто решил расправиться с его завтраком, бросил мокрое полотенце на кровать и подошел к шкафу. Выбрал костюм, рубашку и задумался на мгновение, какой галстук подойдет к ним. Затем медленно оделся, пиджак оставил на вешалке, решив, что утром можно позволить себе выглядеть менее официально. Галстук также остался лежать на комоде.

– Доброе утро, господа, – произнес он, выйдя из спальни, застегивая на ходу пуговицы на рубашке. – Появляться без разрешения и звонка – признак дурного тона. Вы оба плохо воспитаны!

Мужчины громко рассмеялись в ответ, трапезу не прервали, наоборот, один из них вежливо взмахнул рукой, приглашая Люка присоединиться.

– Как вошли?

– Встретили официанта с тележкой у твоего номера, – ответил Конрад, деловито намазывая поджаристый тост сливочным сыром. – Он получил вознаграждение и ушел. Взламывать дверь не пришлось, потому что у меня есть карточка. И – вуаля! – мы здесь.

– Рискованно, учитывая, что Полина живет в соседнем крыле.

– Твоя мадам и ее подруга уехали полчаса назад, – сказал сидящий рядом с Конрадом мужчина, с наслаждением смакующий крепкий кофе.

– Нравится вам ходить по лезвию, – Люк просверлил пристальным взглядом точеное лицо лучшего друга брата. – Тебе, Микки, и вовсе нужно быть осторожным, не хочу, чтобы тебя раскрыли раньше времени.

– Я вообще не хочу раскрываться, – хохотнул мужчина, передав чашку Люку. – Мне нравится моя новая беззаботная жизнь. Я окружен вниманием женщины, влюбленной в меня до чертиков. Впервые я испытываю абсолютную уверенность в будущем. Чем не сказка? Жаль, что скоро все это закончится. Но, признаюсь, мне нравится быть Майклом Роде. Чувствую себя человеком высшего сорта.

– Ты никогда не будешь принадлежать к их кругу, – надменно произнес Конрад. – Как, впрочем, и я. Мы оба были рождены в богатых семьях, могли всю жизнь посвятить удовольствиям, вместо этого превратились в скитальцев и отщепенцев. Не знаю, как тебя, Микки, но мой дед называл меня позором фамилии.

– А мой звал меня «грязным пятном на семейном фото», «гнилой веткой на родословном древе». Могу и дальше продолжать, если желаешь.

– По крайней мере, твой дед общался с тобой и не прятал от общественности. Обо мне же никто не знает, брат делает вид, что меня нет, но тем не менее не гнушается пользоваться мной тогда, когда сам не желает марать руки.

– Просто мой дед не был так знаменит и богат, как твой, – возразил Микки. – Но стыдился цвета моей кожи, и мать ненавидел за то, что связалась с «черным».

– Пришли сюда исповедоваться? – спросил Люк, присев на свободный стул. – «Мой дед, твой дед». Вы сами делали выбор, как жить. Еще в детстве, в пансионе, где мы все воспитывались, вы творили такие вещи, о которых до сих пор неприятно вспоминать. Ваша любовь к сомнительным предприятиям проявилась уже тогда, когда вы устроили торги среди старшеклассников за трусы мисс Ульс. Помните?

Мужчины развеселились, услышав эту давно забытую историю.

– Мы получили за них приличную сумму, позволившую сбежать на выходные в Вену и кутить там, будто взрослые, – сказал Конрад, отправив виноградинку себе в рот. – Именно в Вене я впервые открыл для себя прелести девочек из борделя. Знаешь, Люк, мы всех обманули. Те трусы вовсе не принадлежали самой красивой даме пансиона. Микки взял их взаймы у своей подружки, которая жила в «цветнике».

Люк улыбнулся, вспомнив, что «цветником» называли корпус девочек, где мальчишкам было запрещено появляться, что, впрочем, не останавливало таких отчаянных наглецов, какими являлись Конни и Микки. Эти двое были головной болью всех учителей и воспитателей. Если бы не принадлежность обоих к известным семьям, никто не стал бы связываться со столь «горячими» ребятами. Однако громкие фамилии учеников делали обучение в пансионе престижным, поэтому их терпели, прощали все выходки, в особенности когда получали чеки на крупные суммы за снисходительное отношение к этим беспокойным детям. Микки, Микаэль Горн, был потомком известного австрийского аристократического дома, связанного, чем особо гордился его дед, с династией Габсбургов. Мать Микки разбила старику сердце, забеременев в девятнадцать лет от сына эритрейских [6] беженцев, с которым познакомилась в университете и не устояла, настолько молодой человек был хорош собой. О беременности дочери старик узнал, когда уже было поздно избавляться от ребенка. Следующим ударом было ее замужество, а после смерть во время вторых родов. Младшая сестра Микки родилась слабой и прожила лишь несколько недель, но он иногда рассказывал о ней, вернее о том, как страдал отец, похоронив своих любимых «девочек». Ему было четыре, когда дед забрал его у неблагонадежного папаши, который начал пить и перестал уделять внимание сыну. Больше они не виделись, хотя Микки, став взрослым, пытался отыскать его, но тщетно. Дед воротил нос каждый раз, когда глядел на своего темнокожего внука, старался видеть его как можно реже, поручив гувернанткам и няням. А в восемь и вовсе отправил мальчика в «частный» пансион, где тот познакомился с таким же «позором» семьи – Конрадом. Родной дед Конрада также не жаловал младшего внука, наверное, потому, что уже отдал всю свою любовь Люку. Этьен Матуа не распылялся в чувствах, из-за чего Конрад всегда ощущал себя ненужным.

6

Эритрея – государство на северо-востоке Африки.

Судьбы мальчиков были похожи, как и их характеры. Яркие, взрывные, безрассудные, они сводили с ума учителей, доводили директора до «белого каления» своим заносчивым поведением. Дружба, родившаяся в столь юном возрасте, не угасла с годами. Наоборот, окрепла, и теперь этих двоих невозможно было представить друг без друга. Дважды их выгоняли из пансиона, после обоих возвращали, учились в одном университете, вместе попали за решетку и в первый раз, и во второй. Любители легких денег, приключений и красивых женщин – Конни и Микки должны были родиться во времена корсаров, тогда они проявили бы все свои способности на полную мощность, без страха быть осужденными. Впрочем, они и сейчас неплохо устроились, получая от жизни все, что им было нужно.

– Вы сами выбрали свой путь, – сказал Люк, свысока осмотрев мужчин. – Поэтому не жалуйтесь. Кстати, Микки, не знал, что ты настолько хорош в фотографии. Я посетил твою выставку и, признаюсь, остался под впечатлением.

– Купил что-нибудь? – с усмешкой поинтересовался Микки.

– Обойдешься, – хмыкнул Конрад, ответив вместо брата. – Подаришь в знак дружбы парочку снимков. Видел бы ты те фото, которые Микки сделал в Панаме, – он повернулся к Люку и изобразил восхищение на лице.

– В тюрьме, где вы провели шесть месяцев в обществе убийц, наркоманов, крыс и тараканов?

– Было весело, – прищурился Конрад, однако выражение его глаз сказало обратное.

– И мне понравилось, – задумчиво прищелкнул языком Микки, – если не считать выбитых зубов и сломанного носа.

– У меня в двух местах. – Конрад дотронулся до лица, словно проверил, все ли с ним в порядке.

– Хирурги хорошо поработали над вами, – снисходительно заметил Люк, рассматривая лица сидящих перед ним мужчин. – Теперь перейдем к более интересным темам, – он взял в руки тост и положил на него кусочек сыра. – Какова обстановка в семье Фрейманов?