Выжить в Антарктиде

Бородач засмеялся:

– А почему бы и нет, юный Каспаров?

– Тактичный ребенок, - пробормотал Юра, глядя им вслед.
– Но его не по годам развитый интеллект меня иногда пугает.

– Несмотря ни на что, он еще дитя, - сказала Вика.

После этих слов между ними повисла неловкая пауза. Юра долго собирался с духом. Неожиданно все заготовленные слова показались ему дурацкими.

– Вам не кажется… – начал он и замолчал, потому что Вика стала говорить одновременно с ним. – Простите, вы хотели что-то сказать…

Виктория мотнула головой, отворачиваясь:

– Ничего особо важного. Давайте лучше вы.

– Ну… я хотел извиниться. За вчерашнее. Мне показалось, мы друг друга не совсем поняли…

Вика сняла очки, и Юра наконец-то увидел выражение ее глаз. Они сияли переполнявшими их эмоциями, смущением, смешанном с толикой лукавства, но холодной отстраненности там не было и в помине, и это его приободрило. А дальнейшие ее слова приободрили его еще больше.

– Вы правы, вчера беседа не удалась. Но и я хотела с вами объясниться. Я собиралась в оазис в надежде продолжить интересное общение с людьми, с которыми свела судьба. Без всякой задней мысли. Кирилл только что просветил меня по поводу покушения на Долгова. Я не знала. В смысле, что на него может готовиться покушение и поступали угрозы. В свете подобного, я понимаю, что мои действия могли показаться подозрительными. Мне, право, очень жаль. Так что, если ваш друг все еще продолжает меня подозревать…

– За это не беспокойтесь, - живо возразил Громов. – Я уже заверил Володю, что вы ни при чем.

– Спасибо.

Юра рискнул:

– Когда мы вернемся, я приглашу вас в другую поездку, тоже интересную, но гораздо более безопасную. Вы согласитесь?

Вика слегка улыбнулась и на мгновение отвела взгляд.

– Возможно и соглашусь. Но сейчас мне бы все-таки хотелось получить ответ, чего опасаетесь именно вы? Не ваш друг-телохранитель, которому уж точно лишние люди в оазисе не нужны, а вы. Ведь вы не о не безопасности Павла Долгова думали, когда пытались отговорить меня от поездки.

Громов задумался.

– Скажем так: есть подозрение, что в оазисе столкнутся две конкурирующие группировки. Присутствовать при их конфликте, по крайней мере, будет неприятно.

– Наш Паганель совершенно безобиден!

– Именно поэтому нормальный человек захочет его защитить и… - Юра развел руками. – Вы рискуете угодить между молотом и наковальней.

– Но и француз не кажется мне злодеем. Заносчивый забияка, наследник вспыльчивого Д’Артаньяна, но, кроме Паганеля, его никто не злит. При чем тут я или вы? Это их конфликт, да и он, по-моему, не стоит выеденного яйца.

– Это так. Однако прошу вас поверить на слово: здесь многие не те, кем кажутся. Вы, кстати, не пытались отговорить Анну от поездки?

– Нет. Я не смогла бы привести ей ни одного убедительного аргумента.

– Жаль. Хотите, я с ней поговорю?

– Так у вас они все-таки есть, эти железобетонные аргументы?

Громов не ответил, а опустил голову, разглядывая носки своих шнурованных ботинок с высокими берцами.

Вика, не дождавшись ответа, тоже отвернулась:

– Ладно, оставим тему. Все равно ничего путного от вас не добьешься.

Она сунула в один карман солнечные очки, в другой воткнула свернутый сценарий пьесы и, схватившись обеими руками за перила, уставилась на проплывающие айсберги.

Юра хотел возразить, но в последний момент захлопнул рот. Он как-то совсем потерялся. Ему представилось, что сейчас любая его попытка пошутить, чтобы разрядить обстановку, или переключиться на нейтральную тему будет звучать фальшиво. Обычно не имеющий проблем с красноречием, сейчас Громов остро ощутил собственную неуклюжесть. Он лихорадочно перебирал в уме слова, но ни одно из них не казалось ему подходящим. Поэтому он стоял и молчал, не в силах ни уйти, ни вести себя непринужденно.

Вика тоже молчала. Она рассеянно следила за тюленьими стадами, оккупировавшими льдины, но мысли ее были совсем не о них. Юра был так близко, что она ощущала его запах – странную смесь лимона и корицы. Что это: одеколон? Средство для бритья? Стиральный порошок? Почему-то этот пустяк не давал ей покоя. Они почти соприкасаясь плечами, но Вика не отстранялась. И когда Юра осторожно потянулся и накрыл ее руку, лежащую на перилах, своей, Вика даже сквозь перчатку почувствовала тепло его жесткой ладони. Или ей хотелось так думать.

– Простите меня, пожалуйста, Вика. Но я честное слово не имею права разглашать чужие секреты, - тихо произнес Громов.

Вика коротко кивнула.

Она старалась примерить на себя идею не-одиночества и спрашивала себя, что с ней будет, если придется впустить в свой внутренний мир кого-то еще? Не ошибка ли это? Не обожжется ли она опять, доверившись совершенному незнакомцу? Близость для нее означала только одно: тепло. Тепло взглядов, отношений, слов… и тела. Поэтому, повинуясь глупому порыву, она вдруг отняла руку, стянула перчатку и под слегка удивленным взглядом Громова вновь коснулась его руки. Но та и впрямь оказалась теплой, хотя по своему обыкновению гляциолог всюду разгуливал без шапки и шарфа.

– Как вам удается не мерзнуть? – спросила она, расценивая этот факт как намек судьбы. Ее собственная кожа была холодной, и кончики пальцев даже слегка покраснели. Как и кончик носа (хотя она и не видела себя в зеркале, но догадывалась по внутренним ощущениям, заставлявшим украдкой шмыгать носом).

– Да разве это мороз? – легко откликнулся Юра. – Но вы-то точно окоченели. – Он обхватил ее ледяную руку обоими ладонями в попытке согреть.
– Может, если вы налюбовались тюленями, вернемся под крышу? Или заглянем в кают-компанию. Вы же там еще не бывали? Там, правда, все время кто-то есть, но я вас с ребятами познакомлю. Они классные.

– И что мы там будем делать - сыграем в шахматы, как Кирилл?

– А вы играете?

– Да. А вы?

– Конечно. Знаете, как я на зимовках в эту игру поднаротел?

– А спорим, что я вам поставлю мат в первые же десять минут?

– Десять минут? Да ни за что!

– Проверим?

– Проверим!

*

Виктория Завадская

Однажды преподаватель сценического мастерства заявил им, студентам второго курса, что актер должен все пережить на собственном опыте.

– Опыт делает актера. Личный опыт, ну, и еще искра божья. Нельзя грамотно изобразить страсть, если никогда не любил. Нельзя достоверно обниматься с партнером на съёмочной площадке под прицелом камер, если никогда не спал с кем-то по-настоящему. Фальшь увидят все!

От этого человека стонал весь курс. Он не лез за словом в карман, не выбирал выражений и гонял студентов как сидоровых коз – жёстко и порой жестоко. «Кнутом и пряником» - это был его лозунг. Только пряники надо было заслужить, потому что под ними препод понимал исключительно хорошие оценки на экзаменах. На занятиях же постоянно царил террор.