Выжить! В ледяном плену

*

Их разбудили солнечные лучи. Вчера вечером Сербино, Коча и Тин-тин едва успели спрятаться от ветра в камнях на седловине до того, как темнота скрыла очертания окружающих предметов. Всю ночь они просидели, свернувшись калачиком на отполированном ураганами льду под сомнительной защитой скального выступа. Их временное укрытие едва ли превосходило своими размерами обычную кухонную плиту. Закрыв глаза, люди ждали смерти. Ночью температура опустилась ниже 40 градусов. В какой– то момент в полузабытьи сна в сознание Сербино вспыхнула тревожным сигналом страшная мысль: если сейчас они заснут, то никогда уже больше не проснуться. Сербино заставил себя подняться. Затем он стал пытаться всеми возможными способами расшевелить товарищей. Чтобы согреться самому и заставить двигаться костенеющие на морозе тела Кочи и Тин-тина он колотил друзей ничего не чувствующими руками и ногами. Товарищи возмущённо мычали что-то невразумительное в ответ, ибо сил говорить ни у кого из них не осталось. В первые же ночные часы, как минимум двое из застигнутой ночью в горах троицы, должны были погибнуть. Но этого не случилось только потому, что Сербино всё-таки удалось заставить Кочу и Тин-тина подняться на ноги и начать двигаться. Почти до самого утра они играли в салочки и выполняли несложные гимнастические упражнения, не позволяя себе устало опуститься на снег и через пятнадцать – двадцать минут окоченеть навеки. Только под утро, прижавшись друг к другу, совершенно обессиленные, они ненадолго заснули.

Сложно передать словами всю полноту счастья людей, которых коснулись первые солнечные лучи после ночи, которую они по всем законам физиологической науки просто не должны были пережить. Все понимали: они до сих пор живы только потому, что не сдались – не позволили себе малодушно забыться в сладком сне, где не было лютого мороза и ветра, а плескалось бирюзовыми волнами тёплое море и можно было вдоволь понежиться на нагретом солнцем пляжном песочке.

– Господи, клянусь, отныне и до последнего своего дня я буду ценить, как величайший твой подарок каждую возможность лечь в обыкновенную постель и выпить чашку горячего кофе! – торжественно подняв правую руку, проникновенно воскликнул Коча.

– Мальчик захотел в тёплую кроватку – домой к мамочке – криво улыбнулся посиневшими губами Тин-тин.

Сербино тоже попытался улыбнуться, но ему было не до смеха. Он ещё не снимал обмоток, которыми перед походом утеплил ноги поверх кед, но чувствовал, что, несмотря на все усилия, несколько обморожений он себе всё-таки заработал. Сербино приходилось видеть в медицинских учебниках почерневшие обмороженные пальцы альпинистов. Если в течение нескольких суток повреждённые участки конечностей не ампутировать, то их обладателя, то есть его, неминуемо ожидает участь Альберта Алтуньи, скончавшегося от гангрены.

Сегодня им удалось очень быстро пересечь долину. За новым перевалом поисковики наткнулись на страшные следы постигшей их авиакатастрофы. Вначале они нашли два соединенных между собой кресла, вырванные воздушным потоком из салона падающего самолёта. Из снега торчали только их нижние части. Поднапрягшись, Тин-тин и Коча перевернули сиденья в нормальное положение и обнаружили в них два мужских трупа. Мертвецы были пристёгнуты к своим смертельным катапультам ремнями безопасности. Несмотря на то, что лица покойных были сильно обезображены, поисковики сразу узнали своих знакомых. Тин-тин снял с трупов нательные крестики, достал из внутренних карманов их пиджаков деньги и документы. Всё это они собирались передать родственникам погибших. Через несколько десятков метров они обнаружили ещё одного мертвеца. Точнее сначала они наткнулись на торчащую из сугроба человеческую руку, а уже потом откопали очередного погибшего пассажира. Тело этого человека обгорело до неузнаваемости. Видимо, он выпал из самолёта в тот момент, когда взорвались топливные баки во втором оторванном крыле. Словно в подтверждении этой версии поисковикам стали попадаться обломки крыла и мотора. Они так же нашли несколько чемоданов. В одном из них оказалась коробка конфет. Все стали торопливо набивать себе рот разноцветными сладкими шариками, которые к великому разочарованию парней оказались жевательной резинкой.

Теперь, когда были найдены тела выпавших из падающего самолёта пассажиров и обломки самого авиалайнера, уже не было сомнения в том, что оторванный хвост надо продолжать искать в этом же направлении. Возможно даже, что аккумуляторы находись в каких-нибудь нескольких сотнях метрах отсюда. При этом каждый из троицы не мог не думать о том, что вряд ли им повезёт пережить и вторую ночь вне убежища. Сербино видел по лицам товарищей, как трудно им отказаться от продолжения поисковой экспедиции, когда цель уже так близка. Ему захотелось рассказать им о своих обмороженных ногах. Какое-то время он колебался. Потом понял, что не может произнести страшные слова «обморожение» и «гангрена» применительно к самому себе, ведь это означало бы материализовать страшное предположение в нечто реальное и неотвратимое, словно приговор. А вдруг ему только кажется, что его пальцы потеряны? До сих пор Сербино так и не решился снять обмотки и осмотреть свои ноги. И всё из того же страха обнаружить помертвевшую ткань пальцев, а может быть и ступней. И тем не менее, это необходимо было когда-нибудь сделать и желательно как можно быстрее.

…Тин-тин предложил очень необычный способ поскорей вернуться к убежищу. Он принёс три металлических листа, видимо, служивших когда-то обшивкой их разбившемуся самолёту.

– Вверх по склону мы будем карабкаться на своих двоих, а вниз съезжать на этих салазках.

Идея была смелой и нуждалась в проверке. Никто из них не умел управлять таким видом «транспорта». Но всем им так хотелось поскорее вернуться к убежищу, что никто не возразил против эксперимента. А в итоге всё вышло просто великолепно. На базе никто не ожидал их возвращения, тем более столь необычным образом. Вначале товарищи с удивлением вглядывались в стремительно спускающиеся с горной седловины три чёрные точки, а когда стали видны лица пропавших друзей, всех охватило ликование. Оставшиеся люди радовались возвращению с того света друзей так, будто со стороны горного перевала к ним приближались спасательные вертолёты.

*

Мишель Сердан колебался почти неделю прежде чем решился воспользоваться неожиданно выпавшим ему шансом. С большим трудом Мишель поборол собственное отвращение перед предстоящим ему делом. А, приняв решение, поклялся перед распятием, что употребит славу и деньги не только для собственных нужд, но и обязательно станет щедрым благотворителем. Переступив таким образом через барьер собственной совести, Мишель лично отвёз проект уникального дома-корабля в конкурсную комиссию, которая уже месяц как заседала в американском Далласе. А уже через три дня Мишеля пригласил лично председатель экспертной комиссии и поздравил с победой в архитектурном конкурсе. Причём за ним – никому не известным в Америке и Европе простым архитектором из провинциального Уругвая даже прислали к гостинице роскошный лимузин. А потом – в шикарном интерьере конференц-зала уважаемые члены экспертной комиссии – мэтры архитектуры, стоя, дружно аплодировали разработчику удивительно оригинального и очень красивого проекта.

– Позвольте мне от лица присутствующих здесь моих коллег выразить вам наше общее восхищение вашей работой, – говорил председатель комиссии до крайности смущённому оказанным ему поистине королевским приёмом уругвайцу.

– У вас удивительно оригинальный, я бы даже сказал – смелый взгляд на малую архитектуру. Вы оказали бы честь моей компании, если бы согласились некоторое время поработать здесь в Штатах. Во всяком случае, я буду рад рассмотреть любые ваши условия.

Впрочем, Сердан и не сомневался в своём успехе. Хотя, конечно, третьеразрядного архитектора поразил размах пришедшего, наконец, и к нему долгожданного профессионального триумфа. Одно омрачало радость победителя – Мишель чувствовал себя вором, обобравшим умершего друга.

Тот воскресный обед у Лавальехи Мишель запомнил в мельчайших подробностях. В какой то момент речь за столом зашла о нашумевшем в архитекторской среде миллионном контракте на проект загородного дома для крупного американского промышленника и миллиардера. Заказчик имел репутацию, как человека крайне экстравагантного, так и чрезвычайно щедрого, когда дело касалось его прихотей. Одним словом американский денежный мешок хотел иметь не просто шикарный особняк, а уникальное жилище, которое поразило бы его воображение.

Сердан за такие амбициозные дела уже много лет не брался, так как давно разуверился в собственном таланте и везучести. Это по молодости начинающий архитектор обивал пороги известных проектных бюро и с энтузиазмом ввязывался в каждый конкурсный марафон. Но с годами его квартира наполнилась чертежами отвергнутых проектов, а душа горечью многочисленных поражений. Мишель даже не смог сделать среднюю карьеру просто крепкого профессионала по причине пристрастия к алкоголю. Эта пагубная привычка развилась у него, как ответ на регулярные неудачи.

В последнее время Сердан перебивался мелкими заработками, с радостью хватаясь за любую халтуру – выполнял на заказ курсовые и дипломные студенческие работы; проектировал конюшни, коровники, деревенские бойни, даже рисовал вывески для мелких торговых лавок.

И вот недавно совершенно случайно на набережной Мишель повстречал своего старого университетского товарища. Он даже не сразу признал в хорошо одетом господине приятеля молодости. Это был Ховьер Лавальехи. Тот словно не заметил стоптанных ботинок бывшего сокурсника, его многократно чиненных брюк и давно потерявшего форму пиджака. Ховьер не разговаривал с Мишелем свысока, хотя имел на это полное право, ибо, в отличие от спившегося неудачника, зарабатывал неплохие деньги в своей компании, да и вообще – был в полном порядке. Но нет! Ховьер будто не замечал огромной социальной дистанции выросшей между ними за те годы, что они не виделись.