Выжить! В ледяном плену

Кроме того, многие так вымотались во время очистки убежища от снега, что просто были не в состоянии проявлять праздное любопытство. И только ближе к закату, привлечённые громкими возгласами первых зрителей, большинство из способных передвигаться обитателей убежища потянулись посмотреть на творение рук Кочи и Карлитоса. Изумлённым взорам отвыкших удивляться и проявлять положительные эмоции людей открылась удивительная картина. Двое самодеятельных зодчих менее чем за половину светового дня сумели выстроить миниатюрную копию столицы Франции. Здесь была и Эйфелева башня, и Триумфальная арка, и знаменитый египетский обелиск с Площади Согласия. Все сооружения были выполнены с большой тщательностью и выглядели очень правдоподобными.

– Вот тут мы похоронили то, что осталось от Алекса – указывая рукой на небольшой холм в центре композиции, пояснил Коча. – Теперь его душа гуляет по Парижу.

Могильный холм венчал вылепленный, как и всё вокруг из снега крест, в который была вставлена крохотная фотокарточка Моралеса, взятая из его паспорта. На могиле лежала спортивная бейсболка Алекса.

В роли архитектора в ходе строительства выступал Карлитос, а Инчиарте по большей части только исполнял его поручения. Ведь Паэс дважды вместе с отцом бывал в Париже и не по путеводителям знал, как на самом деле выглядит комплекс Лувра и Большой дворец Елисейских Полей. И, тем не менее, как потомственный художник Карлитос испытывал обычные для творца сомнения относительно качества выполненной им работы.

– Пускай это и не настоящий Париж – оправдывался он. – Но как сказал кто-то из великих: «В Париже главное не архитектура, а настроение».

– А, по-моему, это обыкновенный дурдом – неожиданно громко прокомментировал увиденное Эдуардо. – Устроили тут Диснейленд. Что, в детство впали, клоуны?!

Ни от кого не могло укрыться, что Эдуардо уже почти неделю, как пребывает в чёрной тоске. Но до этого он лишь молчал, сторонясь любого общения, и было странно вновь услышать его голос. Впрочем, высказав своё особое мнение, Эдуардо сразу же развернулся и побрёл прочь.

О хамской выходке захандрившего товарища все тут же забыли. Гораздо важнее было то, что собравшиеся вокруг снежной композиции люди находились под большим впечатлением от подарка устроенного в честь давно умершего Александро Моралеса. Хотя и это не было главным. Уставшим верить и надеяться пассажирам разбившегося самолёта важно было увидеть, что двоим из их команды, где каждый постепенно начинал быть только сам за себя, всё-таки удалось сотворить маленькое чудо для кого-то другого. Да, изначально всё это была только странная игра, затеянная на грани мудрости и безумия. Ведь, когда возле костра Коча рассуждал о том, что хорошо было бы исполнить последнюю мечту Алекса, никто не воспринял его слова всерьёз, как призыв к немедленному действию. Все поговорили и забыли. Но оказалось, что среди них есть люди, которые ещё способны воплощать самые нереальные мечты в жизнь. Особенно впечатлил этот пример Нандо Чаввадо, который тут же дал себе слово, что в самое ближайшее время настоит на новой экспедиции в горы.

Глава 12. День сорок третий

Теперь они ели тела тех, кто погиб в лавине. Самое ужасное, что со временем, то, что ещё недавно казалось жуткой необходимостью вошло у обитателей горного убежища в привычку, стало казаться почти что нормой. Нет, никто по-прежнему не поглядывал втайне на пухлого соседа плотоядными глазами, но практически смолкли былые жаркие споры про моральный и религиозный аспекты вынужденного каннибализма. Человек быстро приспосабливается к внешним условиям и привыкает даже к таким вещам, которые обитателям комфортабельных городов представляются абсолютно невозможными и неприемлемыми. Возможно, что люди и выжили как вид в эволюционной борьбе только благодаря своей неразборчивости в средствах.

Итак, теперь уже никого не смущала перспектива пообедать плотью бывшего знакомого. Обычно на общем совете намечалось чьё-то тело, после чего происходило его постепенное расчленение. С помощью осколков стекла срезалось подкожное мясо, доставались внутренние органы, раскраивались черепа, чтоб извлечь питательный мозг. Постепенно площадка вокруг убежища приобретала вид окрестностей селения людоедов: повсюду валялись человеческие кости, были видны бурые пятна крови. В какой-то момент Нандо стал опасаться, что когда имеющиеся в наличие тела погибших в лавине будут съедены, начнутся поиски тех, кто засыпан снегом. Чаввадо не мог позволить, чтобы тронули святые для него останки матери и сестры. Кроме того, он видел, что невыносимые условия жизни постепенно начинают сказываться на психике многих его товарищей. Кто-то целыми днями сосредоточенно подсчитывал найденные в кошельках погибших деньги, кто-то бесконечно маниакально выстраивал из снега макет родного дома, ломал его, чтобы тут же снова взяться за постройку. Однажды ночью двое мужчин попытались покуситься на лежащее в стороне от других покойников тело Антонио Переза. Но Сэнди оказалась начеку. Разгорелась яростная борьба. К счастью Нандо, Роберто, Карлитос и другие вовремя подоспели на помощь журналистке и сумели отогнать и урезонить теряющих человеческий облик товарищей. Все эти события заставили Чаввадо в форме ультиматума объявить Роберто, что если Ганессо желает бесконечно ожидать подходящей погоды, то лично он тогда уходит на поиски аккумуляторов в одиночку.

– Нельзя винить этих людей, они просто дошли до края. Я тоже близок к этому краю, но не хочу однажды ночью, как они воровато красться к трупу капитана с куском стекла в руке. Мы должны уйти в горы немедленно, чтобы остаться нормальными.

Роберто был вынужден согласиться. На него тоже произвели громадное впечатление обезумевшие лица товарищей, пытающихся отбить у Сэнди тело Антонио.

Выход в горы был назначен на следующее утро. Неожиданно Сербино объявил, что тоже отправиться на поиски аккумуляторов. На его повязках проступили серые пятна гангрены, и Аранцо не хотел просто лежать и ждать прихода смерти. Он так же надеялся, что тяготы пути отвлекут его от труднопереносимой боли. Но главное Сербино был почему-то уверен, что в хвостовой части самолёта должен быть специальный отсек с резервной аптечкой, в которой могут находиться обезболивающие лекарства и другие нужные ему медикаменты. Роберто стоило большого труда образумить товарища:

– Мне жаль, старина, но с твоими ногами ты вскоре станешь обузой для нас. Мы просто не сможем добраться до аккумуляторов и все погибнем. Но я обещаю тебе, что в этот раз мы пройдём по вашим следам и далее, найдём хвост и вернёмся с аккумуляторами. Если же там будет аптечка, я обязательно принесу её тебе.

Впрочем, не эти разумные доводы в конце концов убедили Аранцо отказаться от мысли идти в горы, а следующий железный аргумент прирождённого психолога Ганессо:

– Если ты ещё раз обморозишь ноги, то уже не сможешь избежать инвалидного кресла. А так у тебя ещё остаются хорошие шансы дождаться помощи и сохранить большую часть своих ступней.

Решив вопрос с Сербино, Роберто обменялся понимающей улыбкой с Фредерико. Арандо издали продемонстрировал Ганессо очередной листок с планом своего будущего свидания и привычно продекламировал свой девиз:

– Меня зовут Фредерико Арандо и я обязательно вернусь!

За кого Роберто был совершенно спокоен, покидая убежище, так это за этого парня с железной волей и неунывающим нравом.

Нандо взял носок, наполненный сушёным мясом, который приготовил себе в дорогу; ещё раз проверил, хорошо ли держаться тёплые обмотки на ногах. Потом он подошёл к Эдуардо. Его равнодушный вид уже давно не нравился Чаввадо. Отчаяние способно убить человека задолго до того, как будут исчерпаны все возможности в борьбе за существование. Нередко после океанских крушений до половины выживших пассажиров погибали в первые же часы. Их убивала не жажда или голод. Люди погибали от страха и неверия. Нередко поисковые партии обнаруживали полные мертвецов спасательные шлюпки, в которых имелось достаточно припасов для того, чтобы продержаться не один день. Эдуардо выглядел в точности, как человек, счастливо переживший крушение своего корабля, но потерявший веру в собственное спасение. Его лицо не выражало никаких эмоций, а неподвижный взгляд стеклянных глаз был большую часть времени устремлён куда-то вдаль. Чтобы Эдуардо обратил на него внимание, Нандо пришлось ткнуть его кулаком в живот. Эдуардо охнул от боли и с удивлением посмотрел на Чаввадо:

– За что?

– За то, чтобы ты не наводил на окружающих тоску своей постной миной. На, держи!

Нандо насильно впихнул в руки Эдуардо крохотный башмачок. Он нашёл детскую обувку в одном из чемоданов и положил себе в карман ещё даже не зная, зачем они ему. И вот в порыве гнева и сострадания рука сама потянулась к бесполезной заначке.

– Зачем мне это?!

– Залог того, что я собираюсь вытащить твою тощую задницу с этого склона. Гляди сюда и запоминай: точно такой же красный башмачок я беру с собой. Когда они снова станут парой, это будет означать, что ты отправляешься домой. Ты меня понял?

На лице Эдуардо впервые за долгое время появилось нормальное выражение человека, которому есть дело до окружающей жизни. Чаввадо мог уже поздравить себя хотя бы с тем, что выбил этого «тормоза» из состояния медленно засыхающего растения.

Было решено, что пока группа Роберто будет искать аккумуляторы в обязанности Роя входит подготовить рацию к работе. Дело в том, что при крушении самолёта бортовая радиостанция серьёзно пострадала. В первую очередь требовалось разобраться с повреждённой проводкой. Почему-то Роберто решил, что Рой справиться с такой задачей, хотя сам новоиспечённый радист в этом уверен не был. Часами Рой пытался угадать назначение каждого проводка и постепенно приходил к неутешительному выводу, что ни черта не понимает. А между тем уход поисковой группы вновь вселил в души многих обитателей убежища волнительное ожидание чуда. Все нетерпеливо ожидали возвращения Нандо, Роберто и Тин-тина и с любопытством наблюдали за священнодействием Роя, с глубокомысленным видом перебирающего сотни разноцветных проводков. Иногда, кто-то не выдерживал и задавал радисту очередной глупый вопрос, чрезвычайно этим раздражая человека, занятого сложнейшей и очень ответственной работой.